Шампанское он взял самое дорогое, в бирюзовой бутылке с длинным лебединым горлом.
Гоц шел в Квестуру и подливал из бирюзовой бутылки в багровый стакан золотое шампанское.
Наконец, оно ударило. И как! Недаром оно было дорогое.
— В самый раз, — подумал он и решил войти в Квестуру. Дверь была прямо перед глазами, прямо вот, в двух шагах! Но эти два шага был канал. Он обежал его по каменному мостику с черной решеткой, и она оказалась почти в одном шаге. Но тоже за каналом.
Тогда Гоц рванул налево, вернее, канал вел его туда. Он вел его минут двадцать. Квестура была почти на горизонте.
Он побежал обратно, но канал уводил его, не давая приблизиться. Это был странный город — не Гоц выбирал дорогу, а дорога диктовала ему. Он бегал как пес. С моста на набережную и снова на мост. Забегал в подворотни, тупики, на мостки, дважды чуть не свалился в воду и, наконец, оказался на Пьяцца Сан-Марко.
Красная колокольня улетала в багряное небо. Зажигались фиолетовые фонари. Гондолы качались на фоне Сан-Джорджо.
Ноги его гудели, и он сел в кафе. Это был «Флориан». Здесь сиживал Гете. Писала Жорж Санд. Дремал Стравинский.
Меж столов сновали адмиралы с подносами.
— Может быть, здесь бывал и старый маэстро, — подумал Гоц.
— Простите, — обратился он к «адмиралу», — за каким столиком сидел Вивальди?
«Адмирал», не задумываясь, показал, за каким.
Гоц пересел и заказал «капуччино».
Средь нарядной толпы летали голуби.
Принесли кофе и счет. На счете было тринадцать тысяч.
— Позвольте? — встрепенулся он. — За что?!!
— Пять — за кофе и восемь — за Вивальди, — объяснил официант.
Гоцу полегчало.
Оркестр из трех стариков играл мелодии сороковых годов. Антон любил их. В эти годы он родился. Прилетел голубь и сел на стол.
Гоц угостил его «капуччино».
Ему было хорошо за столиком великого маэстро. И он подпевал оркестру.
— Скузи, сеньор, — остановил он официанта, — где здесь Квестура?
— О-о, это далеко. Вам придется взять гондолу, дотторе.
«Дотторе» пересчитал лиры. Шампанское, бокал для шампанского, столик Вивальди — в кармане почти ничего не звенело. Когда платили двадцать долларов за концерт — гондолы, видимо, в виду не имелись…
Он зашагал в Квестуру пешком.
Шел он долго, под венецианским вечерним небом, под свежевыстиранными панталонами и простынями, колыхавшимися над ним.
Многочисленные кошки дружелюбно мяукали ему, и немцы, которые, казалось, были всюду, кивали друг другу белыми головами на красных шеях, и в воздухе летало «я», «я»…
