– Зачем? – спросил Хофман. – Насколько я знаю с ваших же слов, никто не может связаться с колонистами, ни мы, ни вы. Наблюдение одностороннее и без звука. Или я чего-то не знаю?
– Нет, все верно. Но нам нужно знать, что произошло, – Стоян нервно потер щеку, но спохватился и убрал руку под стол. – Не исключено, что сейчас в «Ковчеге»…
Люди в голопроекции продолжали обыскивать заросли и кустарник вокруг тела. Потом все разом повернули головы в одну сторону, видно, на крик. Молодой парень поднял из высокой травы голову. Кожа с оторванной головы свисала клочьями.
– Я пойду займусь, – сказал Капустин. – И заберу Синицкого. Мне бы еще Джафарова, он неплохо разбирается в системах коммуникации.
– Макс, смени Мусу. Я тоже подключаюсь к ремонту. Вторым с тобой будет…
– Я пошлю Флейшмана, – предложил Стоян, поднимаясь со стула.
– Хорошо. Доктор, вы приберите тут и тоже выдвигайтесь к нам на помощь. Не исключено, что понадобится грубая физическая сила, – Хофман спрятал трубку в карман и встал из-за стола. – По местам!
До рубки Макс бежал. И что-то такое было на его лице, такое, что увидевшие его Бронислав и Джафаров вскочили с кресел.
– К Хофману. Оба, – задыхаясь, будто пробежал не каких-то пятьдесят метров, а полноценную марафонскую дистанцию, Макс рухнул в кресло первого пилота. – Давайте быстрее…
– Что случилось? – спросил Синицкий. – Пожар-эпидемия-катастрофа?
– Да бегом! – прикрикнул Макс. – Там, на «Ковчеге»…
Дверь за парнями закрылась.
Фу, Макс выдохнул и закрыл глаза.
И чего, собственно, он запсиховал? Какого, спрашивается, черта? Никак не привыкнет к тому, что теперь отвечает не за все происходящее на борту. Те, в «Ковчеге», до которых всего-то пара-тройка километров, с тем же успехом могут находиться и в другой галактике. Максимум, что может сейчас экипаж, – это сопереживать и наблюдать. Наблюдать и сопереживать. Нет, наблюдатели еще могут вести записи и делать выводы. С последующими мерами по предупреждению и недопущению.
А ведь Макс раньше водил корабли. Не дежурил перед пультом, в том самом проклятом режиме безрукого наблюдателя, а пилотировал. Его потому так и называли – пилот. У него же двадцать с лишним атмосферных посадок, из них восемь – на необорудованную площадку. Он же взял приз по индивидуальному пилотированию. Он же вместе с экипажем гасил реактор на «Ковше-пять». И лежал в клинике потом полгода. Он же…
Да произойди все это кровавое безумие на обычном корабле, Макс, во-первых, узнал бы это не от психующего наблюдателя и не через сутки после происшествия. Да какие, на хрен, сутки!
