— Петровские ременные деньги, — сказал Ратч и сплюнул.
Еще нашли щербатые, позеленевшие монеты: гроши, а больше всего полушки, стертые копейки с лишаями, одна "Янова головка".
— Что ж ты мне голову дурил, холера твоей матери! — подступал к полешуку Румянцев.
— Гроши, много грошей… Можно купить… Не надо…
— Э-э, что с ним говорить. — Румянцев поморщился. — Ставь его к дереву и кончай разговор.
Полешук понял, что его все равно не отпустят и кончат здесь же, возле его тайника. Он вытянулся, стал даже выше ростом.
— Это я поджег, — сказал. — Вы убьете меня, но я передал свое имя другому, и он вас подожжет и убьет, потому что кровь бедных людей… Вы пришли в этот лес, но не положили хлеба на пень, и лес не выпустит вас. Вы умрете здесь, потому что вы плохие люди. Я вас сглазил.
И чем больше он говорил, тем больше Ратч почему-то уверялся в том, что полешук ни в чем не виновен. А Румянцеву пришло в голову, что осужденный в последнюю минуту пожадничал и не показал им настоящего тайника.
Он немного подумал (полешук стоял под деревом и молчал, только глаза его из-под грязных, нависших на глаза клочьев волос смотрели с ненавистью) и предложил:
— Купи себе жизнь.
— Не нужно мне жизни, — жестко и холодно ответил полешук.
Грянул залп.
Когда господа офицеры ушли вперед, а изувеченное адской мукой тело полешука зарыли — один из солдат коротко сказал:
- Господа, а на бедняцкие деньги позарились.
Второй отозвался:
— Уверен, если бы там хоть двадцать настоящих рублей было — его бы живым выпустили. Вот что деньги делают… Говорят: полячишки, полешуки… Но уж если господа на такое способны, нам бы с этих полешуков пример брать надобно, а не бить их.
Повернулся к ямке и ногой осторожно ссыпал в нее деньги:
— Может, подберет кто…
Не успели Румянцев с Ратчем отойти, как в чаще кто-то шевельнулся. Они присмотрелись: у самой дороги стояла женщина, в лохмотьях, с сумрачным лицом, лицом забитого умного животного. Брови ее были сурово нахмурены, провалившиеся глаза смотрели куда-то в сторону поляны. Двое худых детей держались за ее подол, третий в каком-то клунке висел за плечами. Услышав треск ветки под ногой капитана, она исчезла — словно провалилась сквозь землю.
— Этой еще что здесь нужно? — спросил Ратч.
— Не знаю.
Отошли дальше, сзади показались солдаты, и вдруг Ратч, о чем-то напряженно думавший, остановился:
— Стойте! — закричал он. — Бож-же ж ты мой! Я, кажется, начинаю понимать… Так вот почему он так просился.
