Крики восторга слились в рев, нет, не в рев, в стон, который вырывался из сотен грудей, как из груди одного человека. Воздетые руки, запрокинутые головы, ладони, дрожащие в воздухе. И надо всем этим стон восторженных выкриков.
Она не сразу поняла то, что случилось дальше. Навстречу бегущим к ложе встала цепочка людей в серых костюмах.
Наэлектризованная музыкой, охваченная массовым психозом толпа налетела на нее.
Рев. Крики. Слезы восторга.
Должно быть, слезы восторга и порыв не были предусмотрены инструкциями. Возможно даже, люди в серых костюмах испугались. Они, которые сеяли страх перед покушениями, сами наконец поверили в свой призрак. Среди ликующей толпы мог найтись один с "пушкой" в кармане. Взрыв энтузиазма мог быть опасен.
Маленькая поняла это потом. Сейчас она только видела сквозь свой глазок руки, протянутые к ложе.
И потому она не поверила своим глазам, когда увидела, что цепочка серых начала теснить устремившихся к ложе людей.
Передние, возможно, и рады были остановиться, но сзади напирали другие. Крик восторга катился над головой. И тогда серые, поняв, видимо, что сдержать натиск будет трудно, принялись толкать, потом бить передних, отгоняя их назад.
Начали беззлобно, но потом запах драки ударил в нос.
Передние недоуменно кричали, закрывались от ударов, но их крики терялись в общем вопле восторга.
"Сейчас он заступится, — волновалась маленькая, — сейчас он скажет. Он не может смотреть на это".
Она видела брезгливую складку под его усами, знала, что он сейчас… сейчас прекратит эту безобразную сцену.
Маленькая закрыла на минуту глаза, а когда снова приподняла пушистые ресницы, его не было, он исчез из ложи.
Но люди не видели этого. Крик рвался из глоток, и неизвестно было, отчего вопят передние: от боли или от восторга. Непонятно было, отчего текут по их лицам слезы: от энтузиазма, или, может, от того, что их бьют.
И тогда маленькая, чувствуя, что случилось непоправимое, что весь ее мирок любви к этому человеку дал трещину, вдруг сжала ладошками виски и разрыдалась так горестно и безутешно, как можно рыдать только на заре юности, когда жизнь впервые обидит тебя.
Она плакала в уголке так, словно душа ее разрывалась на куски. И это было действительно так. И по-настоящему ужасно было смотреть на ее мокрые ресницы. Она плакала об этих людях, о нем, умершем в ее сердце, о Витьке, который так мучается. И о себе плакала она, о своей доверчивости и чистоте.
Содрогаясь в рыданиях, она почувствовала спиной чей-то внимательный взгляд и обернулась.
