Светицховели встал перед его глазами, ясный, вознесенный к небесам в лунном сиянии. Сердце летело навстречу ему… Да, тогда тоже была весна. А теперь она для других, для этой девочки и для ее парня.
На минуту он подумал, что отдал бы всю власть за несколько лет молодости. Власть не приносила счастья. Даже любовь людей была от неведения… А эта, как подсолнух, вся для жизни, которой у него скоро не будет. Девчонка должна жить и быть счастливой, и тогда, возможно, еще один из немногих вспомнит его добром.
Человек ехал ночными перелесками, потом городскими окраинами, человек, которого власть вознесла к немыслимым вершинам, власть, которую он сменял бы в эту минуту на простую хату в березовой роще и на такую вот дочь. Он знал, что хочет этого только в данное мгновение, но не хотелось думать, что это так.
Из скверика у ворот Новодевичьего вышла пара. Рука молодого человека лежала на талии девушки. Машина пролетела мимо них.
Да, весна. Счастье всех. Он не оставит девочку с ее парнем. Он знал — судьба многих на его совести. И на минуту неспокойная мысль шевельнулась в голове:
"А может, я вообще натворил лишнего?"
Но он сразу угасил эту мысль:
"Ничего. Для остальных мое имя — стяг. И за него они пойдут сквозь огонь и воду… Для будущего".
Мысль утешала, и он задремал в машине, тяжкий, грузный человек, похожий в эту минуту на сонного сапсана, человек, который не видал уже ни счастья, ни любви, ни веры, ни радости отдаться добрым чувствам других, ни доверия к людям — ничего. Ничего, кроме безграничной власти, равной которой не было на земле. Он не знал, что властвуют и над ним, искусственно убеждая в злонамеренности окружающего мира, поддерживая страх перед всем и веру в то, что враждебную руку отведет от него десяток единственно верных, единственно преданных.
Он дремал, уронив на грудь отяжелевшую голову…
…В июле маленькой дали партию Одетты.
Встревоженная таким быстрым взлетом, ничего не понимая, она попробовала спросить у двух подруг, почему они не смотрят ей в глаза, но во время разговора, избегающего и скользкого, вдруг остановилась — поняла.
И тогда разразился скандал. Она примчалась пред светлые очи Нисовского и во весь голос начала кричать:
- Не хочу! Не надо!
Нисовский, сообразив, в чем дело, отвел ее в свой кабинет и впервые в жизни на нее накричал. Он грохотал палкой в пол, весь красный, налитый кровью ярости:
- Этого потребовал я… я… я!!! Понимаешь?! И только подлец может подумать, что я сделал это, чтоб угодить кому-то! Я никому не хочу угождать, я никого не боюсь! Я старик, и у меня никого нет, кроме вас. Неужто ты полагаешь, что я дал бы тебе партию, если бы думал, что ты бездарь?! Прочь с глаз, неблагодарная дрянь!
