– В самом деле, причем он полагал необходимым пройти через комедию – больше, чем кто-либо, думается мне.
– Комедию чего?..
– …ярости, например.
– Он не сказал тебе об этом ни слова?
– Ни единого, – подтверждает Анна-Мария Стреттер.
– После чего… а дальше? – спрашивает Майкл Ричард.
– После чего, – продолжает Питер Морган, – он будет иметь право на всех окружающих, на их внимание, на любовь мадам Стреттер.
Снова где-то далеко постанывает во сне Калькутта.
– Вот уже три месяца одни и те же журналисты обжираются и заваливаются спать в твоем доме, – говорит, смеясь, Джордж Кроун.
Она объясняет: эти люди застряли в Калькутте из-за проблем с визой, собирались в Китай, здесь им смертельно скучно.
– Что-нибудь будет сделано, чтобы обеспечить Малабарский берег рисом до нового урожая?
– Ничего. Федеративный дух отсутствует, так что ничего серьезного.
– Очередь на неделю за фунтом риса, Россетт, приготовьтесь терпеть.
– Я готов.
– Нет, – возражает Анна-Мария, – все так думают, а на самом деле вовсе не готовы, и это особенно досадно, что так думают.
– Самоубийства европейцев во время голода, который их, однако, никак не затрагивает, – странное дело.
– Анна-Мария, Анна-Мария моя, сыграй Шуберта, – просит Джордж Кроун.
– Пианино расстроено.
– Когда я буду умирать, я позову тебя, чтобы ты пришла и сыграла мне Шуберта. Не так уж и расстроено пианино, тебе просто нравится повторять эту фразу: пианино расстроено, такая влажность…
– Верно, эту фразу я говорю для затравки. И еще одну, о скуке.
Чарльз Россетт улыбается ей.
– Вам я, кажется, тоже ее сказала?
– Да.
Все переходят в элегантный будуар, где он увидел ее в первый раз и куда не чаял вернуться. Это бельведер с видом на парк и теннисные корты. У дивана стоит пианино. Анна-Мария Стреттер играет Шуберта. Вентиляторы Майкл Ричард выключил. Воздух вдруг тяжело давит на плечи. Чарльз Россетт выходит, возвращается, садится на ступеньки крыльца. Питер Морган говорит, что пора уходить, и ложится на диван. Майкл Ричард, облокотившись на пианино, смотрит на Анну-Марию Стреттер. Джордж Кроун рядом с ней, он сидит, закрыв глаза. Из парка веет тиной, видно, начался отлив. Липкий запах олеандров и едва уловимая вонь тины, покачиваясь в очень медленном движении воздуха, то смешиваются, то разделяются.
Одна музыкальная фраза повторялась уже дважды. Теперь звучит в третий раз. Все ждут ее снова. Вот и она.
* * *
У опустевшего буфета в восьмиугольном зале Джордж Кроун говорит: …в здешнюю жару, да, один совет, не надо пить ничего, кроме горячего зеленого чая… он один утоляет жажду… от холодных напитков лучше воздерживаться… пить только зеленый чай, он горький, терпкий, согласен, но со временем начинает нравиться… в этом секрет муссона.
