– Послушайте… – начинает Чарльз Россетт.
– Нет, он больше не кричит.
Они напрягают слух, нет, это уже не крики, это пение, женский голос доносится с бульвара. Если прислушаться хорошенько, где-то, кажется, все-таки кричат, но много дальше, далеко за бульваром, где еще должен находиться вице-консул. Да, если прислушаться, всё кричит, но негромко, вдали, по ту сторону Ганга.
– Не переживайте за него, он, надо думать, уже дома.
– А мы незнакомы, – говорит Майкл Ричард.
Откуда он? Он не живет в Калькутте. Приезжает сюда, чтобы ее повидать, побыть с ней. Он не так молод, как показалось сначала, лет тридцати пяти. Теперь Чарльз Россетт вспоминает, что видел его однажды вечером в клубе, – он здесь, наверно, с неделю. Что-то их связывает, размышляет Чарльз Россетт, что-то прочное, окончательное, но непохоже, чтобы это была нарождающаяся любовь. Да, он помнит, как тот вошел – еще задолго до рыданий вице-консула, – его темный взгляд из-под черных волос. Здесь думают, что, не исключено, однажды ночью их найдут вместе мертвыми в каком-нибудь отеле Шандернагора, после посещения «Blue Moon». Если это произойдет, то в пору летнего муссона. О них скажут тогда: ни с чего, из безразличия к жизни. Чарльз Россетт хочет присесть. Никто ему этого не предлагает. Она украдкой наблюдает за ним. Он еще может отказаться от ласкового тепла островов, от вечерних прогулок к Шандернагору, она все поймет. Это кресло никогда не займет другой мужчина. Чарльз Россетт впервые оказался в сердце священного синода белой Калькутты. У него еще есть выбор – уйти или сесть. Она, вне всякого сомнения, наблюдает за ним, он в этом уверен. Он падает в кресло.
Какая усталость, в самом деле, какое блаженство. Она опускает глаза, смотрит в пол, она, безусловно, не сомневалась, что сегодня вечером он останется здесь. Он остался.
Возвращается Питер Морган.
– Ночь поспит, и все будет в порядке, – говорит он. – Я ему дал понять, что ты на него не в обиде, Анна-Мария, пусть не переживает. Он был совершенно пьян. Знаешь, он слышал, что ты собираешься в «Blue Moon», сам мне сказал, потому он и вообразил, будто ему все позволено. Если женщина ходит в «Blue Moon», ясное дело…
Чарльз Россетт вставляет слово: в самом деле, одна гостья упомянула им о «Blue Moon».
– Что он говорил об этом? – спрашивает Анна-Мария Стреттер Питера Моргана.
– Смеялся, что-то нес о жене французского посла в зеркальном зале «Blue Moon». И еще о другой женщине, я толком не понял.
