— А чего они издеваются! — Гера всхлипнул. — Кабалов пришел злой как черт. «Сидишь, — кричит, — пока черпак воду таскает», — и сразу под дых кулаком. В следующий раз, если хоть кто пальцем тронет, возьму автомат и перестреляю всех. Пусть под трибунал отдают!
— Дурак! Терпеть полмесяца осталось, потом чижики придут, мы их гонять будем. — Митя разозлился на Москвича. — Чего ты как баба! Пока мы в кишлак ходили, ты тут на солнышке грелся. А по морде дали, так сразу загноил! — Митя вспомнил парня с автоматом наперевес, и холодок пробежал по спине. Ему впервые стало по-настоящему страшно. До этого было как-то некогда испугаться, а теперь он вдруг понял, как близко был от смерти, и сразу ослабели руки.
— А я виноват, что меня не взяли?
— Ладно, ладно, не виноват. — Митя успокоился. В конце концов, парень хороший. Добрый только очень, да и жизни не видел, вот и ездят на нем.
В укреплении заворочались. Послышались разговоры, смех. «Москвич, туши пожар, горю!» «По голосу — Кабалов, — узнал Митя. — Ох, не видать нам сегодня жизни!» Маляев соскочил и бросился к укреплению, на ходу отвинчивая крышку фляги.
Раздались звонкие пощечины. «Флягу с гепатитом суешь, козел! Кружку из термоса, живо!» От ощущения близкой расправы в животе разлилось что-то горячее.
Потом раздался голос Шафарова: «Молодые, строиться в полторы шеренги!» — и Митя бросился вслед за Москвичом. Наученный горьким опытом, он уже знал, что «строиться в полторы шеренги» — значит встать не рядом, а чуть сзади.
Из укрепления вылезли все. В руке Шафаров держал косяк. Они уселись поудобней у стены, пустили косяк по кругу.
— Начинается представление, — звонким голосом закричал Шафаров, кланяясь в стороны, как китайский болванчик. — Сегодня на манеже — молодые сержанты-клоуны Шлем и Москвич. Сейчас они нам прочитают стихи о Родине.
— Просим, просим! — закричали все и захлопали в ладоши.
— Я не знаю, — буркнул Гера под нос.
— Я тоже, — чуть слышно произнес Митя.
— Ни одного стихотворения? — Шафаров изобразил на лице такое удивление, что все покатились со смеху. — Ай-ля-ля! Воины-интернационалисты ничего не знают о своей Родине! Ну, тогда о любви, что-нибудь сексуальное.
Все снова покатились и заорали: «Просим!» Начинать Митя не собирался: «Пусть Москвич начинает». Но Гера молчал. Шафаров выдержал паузу: «В таком случае, чтение стихов заменяется физическими упражнениями — отжимание от горы на два счета с исполнением взводной песни. Упор лежа принять!» Митя упал на ладони. Отжиматься с пением было трудно. Пели они фальшиво и не вместе, поэтому песню пришлось повторять несколько раз. Митя отжимался и видел, как впитывается в песок его пот. Он боялся, что Маляев не выдержит и действительно схватится за автомат.
