но после остановился на «yours truly, Christian».
[23] Я положил письмо в конверт и спрятал его в грамматику английского, на потóм.
Пока я все еще обдумывал письмо, мой отец позвал меня вниз, коротко, приказным тоном. Он стоял у открытого окна, с биноклем в руке, отец указал рукой на бухту, куда-то вдаль: «Посмотри на это, Кристиан». Там покачивалась на волнах наша баржа, недалеко от нее буксир Упорный, они были сцеплены одним канатом, причем канат не был натянут, он не подрагивал, а свободно провисал и болтался, полоскаясь в воде. В бинокль я разобрал, что наша баржа стояла груженой, я и Фредерика смог разглядеть на буксире, он стоял на корме с багром в руках и отталкивался им, тыкаясь в воду. «Давай, пошли», сказал мой отец, и мы направились к пирсу, где была привязана наша надувная лодка, я вывел ее на простор, и мы добрались до буксира.
Мой отец быстро во всем разобрался. Фредерику стоило только сказать ему, что буксир зацепился за необозначенную флажком вёршу, отец тут же подал мне щиток и лот. «Спустись вниз, посмотри, что там». Бешено крутясь, винт запутался в вёрше, натянул ее на себя, тем самым парализовав себя или попросту удушив, кусок боковой сети свисал свободно вниз. Не всплывая наверх и не объясняя, что я вижу внизу, я начал работать ножом, в одной ячейке застряла скумбрия, торпедой ворвавшаяся в ловушку и задохнувшаяся в ней, я вырезал ее, потом перерезал, всплывая то и дело на поверхность, чтобы глотнуть воздуха, жесткий, вероятно просмоленный, шнур. Если бы корабельный нож был снабжен пилкой, мне было бы значительно проще высвободить винт из плена, а так приходилось нажимать и надавливать на шнур, пока наконец не удалось перерезать все путы. Мой отец и Фредерик похвалили меня за работу, им не понадобилось много слов, они знали, что делать дальше.
Мотор нашего буксира оказался надежным, медленно, очень медленно мы набирали ход, обвисший канат баржи показался из воды, натянулся, напрягся, тяга была уже достаточно сильной, и баржа послушно сдвинулась с места, повернулась и последовала курсом буксира. Я подумал, что это последняя груженая баржа, которую мы тянем ко входу в бухту, чтобы нарастить наконец-то волнорез, но мой отец решил иначе: не доходя до волнореза, мы бросили якорь, Фредерик подошел к лебедке, и так, как он это проделывал уже много раз, он поднимал камень за камнем, качал его за бортом и опускал на дно. Он не посылал меня вниз контролировать укладку, для моего отца достаточно было опустить камни на дно, как он сказал, чтобы сломать первый удар накатывающих волн и усмирить их у волнореза перед входом в бухту. Не сразу можно было уловить смысл этой работы, но, когда почти весь груз оказался на дне, стало заметно, как набегавшие в ленивом ритме волны стали изменяться, растягиваться, накатывать друг на друга, схлестываться, пузыриться и распластываться, слабея и разбегаясь обессиленными, не имея мощи, еще раз собраться и взметнуться вверх.
