— Да, да, — с облегчением вздохнул Калачников, — все это хорошо, но я этого не увижу, нет!..
Волнуясь, Петр Петрович рассказал о вчерашнем визите коменданта и Муркина. Огнев не перебивал его. Голос старика часто срывался или переходил на шепот.
— Этот негодяй, — вдруг гневно бросил Калачников, — то есть этот прохвост Муркин так и сказал мне: «А что для тебя большевики: ты человек беспартийный. Для тебя сад важен, а не власть». Разве он не понимает, что Советская власть мне дорога так же, как и партийному!..
Старик снова говорил, как, бывало, в райкоме или у себя в саду, когда его посещал Огнев. Он всегда говорил, несмотря на свой возраст, горячо, с задором. Петр Петрович плотно прикрыл шторы и зажег керосиновую лампу. Огнев оглядел комнату. На стене тикали огромные часы, они не звонили: бой был испорчен; когда минутная стрелка наползала на римские цифры VI и XII, раздавалось звучное щелканье. Под часами стояла книжная этажерка, а рядом во всю стену — огромный шкаф, там Петр Петрович хранил семена.
— Пустой, — уже спокойнее, будто позабывшись, пояснил Калачников. — Все ценное отправил с Николаем.
— Сын у вас хороший.
— Да. Способный, работать любит. Еще успеет много сделать хорошего: сил у него хватит…
— Завидую физически сильным людям, — сказал Огнев, положив на стол руки с покрасневшими пальцами. — Сожалею, Петрович, что в поле или на заводе поработать не пришлось: из школы в институт, из института на комсомольскую работу, с комсомольской — на партийную. В вашем саду, бывало, с удовольствием землю копал.
— Кончайте с фашистами — участок вам отведу, можно каждый день приходить, — сказал старик, поглаживая бородку.
— Именно каждый день! — подхватил Огнев. — Перед завтраком — для аппетита и для того, чтобы не разучиться ценить физический труд. — Он посмотрел на часы, затем на Калачникова: — Времени у меня маловато… Знаете, что я хочу предложить вам, Петр Петрович?
— Что? — насторожился Калачников.
— Нам очень нужна явочная квартира в Шелонске. Хорошо бы вот здесь, в этом доме…
— Пожалуйста, — ответил старик. Огнев заметил, как снова начали дрожать у него руки. — Но вы знаете мое положение: завтра я отвечу отказом сотрудничать с оккупантами и предателями, и они меня расстреляют или повесят. А работать у них я не буду. Я — не Муркин!
— А если мы попросим идти к Хельману на работу? Как тогда, Петрович?
— Вы? — Калачников растерянно развел руками. — Как это можно, чтобы вы предложили такое!
