А если так — расстреляют или повесят, как фашисты сделали с десятками, сотнями и тысячами других людей. Пусть, пусть расстреляют! — думал Калачников. — Умру честным. Пусть! Но тогда будет ходить в саду почувствовавший себя хозяином Муркин? Это непостижимо, это ужасно! — Петр Петрович потрогал себя за взлохмаченную бороденку. — А что я могу теперь поделать?» За эти сутки он заметно осунулся, непричесанные седые волосы вздыбились, глаза стали какими-то чужими: чересчур тоскливыми. «И как это я не подумал обо всем этом раньше? — в который раз ругал себя Петр Петрович. — Хотел отсидеться за стенами крепости и дождаться своих. Наивный, глупый старик!..»
В комнате уже было темно, но Калачникову не хотелось зажигать керосиновую лампу, и он сидел в темноте, положив на колени маленькие сухие руки. Ему безразлично было все, что происходило за окнами его дома. Когда Петр Петрович услышал стук в дверь, он не пошел открывать, только вяло махнул рукой. Стук повторился, но старик даже не обернулся в сторону двери. Дверь приоткрылась. Знакомый голос заставил садовника встать. Он пошел навстречу неожиданному гостю.
— Здравствуйте, Петр Петрович, — проговорил посетитель.
Это был Огнев.
Калачников замахал рукой, закашлялся и отвернулся в сторону, так и не проронив ни слова. Огнев понял, что старику трудно говорить, что с ним произошло какое-то несчастье: таким он никогда селекционера не видел. Огнев пожал ему руку, взял под локоть и повел к столу. Сам сел напротив. Ему захотелось начать разговор о чем-то постороннем и уже постепенно приблизить беседу к тому конкретному, ради чего он пришел в оккупированный Шелонск.
— Эх и погодка, Петр Петрович! — начал Огнев, потирая красные, озябшие руки.
— Ветер? — спросил Калачников.
— И ветер, и дождь. Дрянь погода! Не для нас — для фашистов! Нам такая погода на пользу.
— А тут пустили слух, что фашисты вас расстреляли, что всех партизан разбили где-то за городом… Думал, что и не свидимся больше.
— Нас нельзя разбить, Петрович. Помните сказку: одного богатыря враги разрубили, а из двух частей его тела стало два богатыря, разрубили двоих — стало четыре, и так без конца. Врагу и не понять, почему, несмотря на известные успехи немцев и наши поражения, мы не становимся на колени, не просим пощады.
— Далеко они пойдут еще? Как долго у них будут эти успехи?
— Еще пойдут, но это скоро кончится, Петрович. Блицкриг уже сорван.
Огнев объяснил, почему гитлеровцы на первых порах имели, да и сейчас еще имеют успехи, но что эти их успехи временны и скоро они непременно должны замениться поражениями. Говорил он уверенно, и, как показалось Петру Петровичу, даже слишком уверенно, словно и не было противника у стен Ленинграда, будто он и не находился в Шелонске. Эту мысль он и высказал Огневу. Тот быстро ответил, что наши главные резервы еще не вступили в бой, а когда они вступят, произойдет перелом в нашу пользу.
