— Прошло не так уж много времени, — сказал я. И подумал: тот великий философ, который утверждал, что время излечивает раны, забыл лишь сообщить, сколько именно его требуется.
— Два года, — сказал Филипп Кавиллери.
— Полтора, — поправил я его.
— Да, пожалуй… — ответил он. Его хриплый, еле слышный голос выдавал: Филипп все еще ощущает холод того декабрьского дня — всего полтора года назад…
Оставшуюся часть пути я пытался поднять ему настроение, расхваливая квартиру, которую снял уже после его последнего приезда.
— Значит, это она и есть?
Подняв брови, Фил огляделся. Везде царили чистота и порядок: утром я специально вызывал женщину.
— На что это похоже? — спросил он. — На современный сортир?
— Послушай, — сказал я. — Мне очень мало нужно.
— Оно и видно. Почти все крысы в Крэнстоне живут так же. А некоторые даже лучше. Что это за книги, черт побери?
— Юридические справочники, Фил.
— Да, конечно, — сказал он. — А как ты развлекаешься? Делаешь кожаные переплеты?
Я решил, что наступило время встать на защиту своей частной жизни.
— Послушай, Филипп, что я делаю, когда остаюсь один, это мое дело.
— Кто это оспаривает? Но сегодня ты не один. Поэтому мы с тобой выйдем в свет.
— Куда?
— Я купил этот модный пиджак, которого ты, между прочим, даже не заметил, не для того, чтобы смотреть какой-нибудь дурацкий фильм. И сделал себе эту стильную стрижку не для того, чтобы ты думал, какой я хорошенький. Мы будем общаться и наслаждаться. Мы заведем новых друзей…
— Каких друзей?
— Женских. Ну, давай, одевайся понарядней.
— Филипп, я иду в кино.
— Черта с два ты туда пойдешь. Послушай, я знаю, что ты собрался получить Нобелевскую премию за страдания, но я этого не допущу. Слышишь? Я этого не допущу.
Он злился все больше и больше.
— Оливер, — промолвил Филипп Кавиллери, изображая священника ордена иезуитов. — Я пришел спасти твою душу и тело. И ты будешь меня слушать. Да или нет?
— Да, отец Филипп. Что именно я должен делать?
— Женись, Оливер.
