— Блефуешь, — сказал он.
— Нисколько. Но если вы хотите разрешить этот вопрос поскорее, существует другой способ.
— Да, осел ты этакий? Он поиграл своими налитыми мышцами. Позади я ясно ощущал беспокойство оркестрантов. А внутри — крупицу собственного. Но все-таки я спокойно снял пиджак и заговорил тихим голосом, чрезвычайно вежливо.
— Мистер Темпл, если вы сейчас не уберетесь, мне придется медленно, как и подобает одному интеллигентному человеку по отношению к другому, вышибить ваши ослиные мозги.
После того, как незваный гость поспешно удалился, мистер Стайн открыл бутылку шампанского («импортная, прямо из Калифорнии»). Оркестранты проголосовали за исполнение самого громкого произведения из всех, какие они знали, и с большим подъемом сыграли «Увертюру 1812 года» Чайковского. И даже я играл на инструменте — пушке (пустой пепельнице).
Спустя несколько часов (по-моему, слишком быстро) вечеринка закончилась.
— Приходите еще, — сказала миссис Стайн.
— Конечно, он придет, — сказал мистер Стайн.
— Почему ты так уверен? — спросила она.
— Он нас полюбил, — ответил Луи Стайн.
Так оно и было.
Никому не пришло в голову сказать мне, что я обязан проводить Джоанну домой. Хотя было очень поздно, она все-таки настояла, чтобы мы сели на автобус номер пять, который идет по Риверсайду, а потом выходит на Пятую авеню. Она немного устала, но была в хорошем настроении.
— О Боже, вы потрясли меня, Оливер, — сказала она. И положила свою руку на мою.
Я спросил себя, что я чувствую от ее прикосновения.
Но ответа найти не мог.
Речь Джоанны продолжала струиться.
— Темпл не посмеет снова показать свою рожу, — сказала она.
— Послушайте, Джо, чтобы запугать хулигана, много ума не требуется.
Жестикулируя, я поднял руку и освободился от ее руки. (Облегчение?)
— Но всё же…
Она не закончила. Возможно, ее озадачило, с каким упорством я продолжал настаивать, что я просто спортсмен-придурок. А моей единственной целью было дать ей понять, что в сущности ей не стоит тратить на меня время. Дело в том, что она очень мила. И почти хорошенькая. Ну, по-крайней мере, нормальный парень с нормальными чувствами счел бы ее такой.
Она жила недалеко от больницы на четвертом этаже, без лифта. Пока мы стояли у ее двери, я заметил, что она меньше ростом, чем показалось сначала. Ей приходилось поднимать голову, чтобы со мной разговаривать. Я заметил также, что мне не хватает дыхания. Это не могло быть от того, что мы поднялись на четвертый этаж (я ведь много бегаю). И при разговоре с этой умной, мягкой докторшей мною стало овладевать смутное чувство тревоги.
