— Драться с машинами — это прекрасно, но и мне надо свести кое-какие счеты, — сказал он.
Ужин уже кончился, в кабачке в этот субботний вечер сидели несколько человек, одни играли в белоту, другие поджидали из кино своих жен. Толстуха Симона первой увидала приятелей: сначала вломился старик в заляпанном пиджаке, вздернув голову и тяжело шагая на негнущихся ногах, за ним, с улыбочкой, плелся молодой. Не замечая общего удивления, Кантен, огромный, как шкаф, деревянной походкой подошел к стойке и потребовал:
— Кальвадос.
— Добро пожаловать, Альбер, — с нарочитой учтивостью сказал Эно и взглянул на Фуке: — А тебе что?
— То же самое.
Кантен повертел рюмку и опорожнил ее залпом:
— Еще раз.
Наклоняясь за бутылкой, Эно шепнул Фуке:
— Ты, я вижу, выиграл.
— Заткнись, — оборвал его Фуке.
— Чего это ты взъелся? И вообще, я думал, ты уехал.
Вдруг Кантен бабахнул ручищей по цинковой стойке, словно муху прихлопнул.
— Эно, — неестественно спокойно проговорил он, — я запрещаю тебе тыкать моему другу. Понятно? Он тебе не чета. Ты тут ему наплел обо мне с три короба, думаешь, я не знаю? Только без толку. Я привык, что каждый, кому не лень, пинает меня. Молодые наслушаются россказней и повторяют: «Знали б вы его раньше!» А старые хмыри, что набили полные карманы нефтяными денежками, фыркают: «Мы-то небось как гуляли, так и гуляем, не то что он!» Я молчал. Но сегодня пришел тебе сказать: ты подонок!
Он снова замахнулся и заехал Эно по физиономии, да так, что тот врезался в полку. Сверху упал и разбился стакан.
— Имей в виду: это только предупредительный выстрел!
Посетители вскочили с мест, загрохотали стулья. «Кантен!.. Месье Кантен!» — кричали со всех сторон.
— Да они оба пьяные! — завопила Симона.
— Ну и что? — Кантен повернулся лицом к залу. — Вы же этого хотели? Так получайте!
Эно, придя в себя, наливался злобой, но Фуке следил за каждым его движением.
— Альбер, — прохрипел кабатчик, — больше ты сюда не войдешь!
— Разумеется! — ответил Кантен. — И на этот раз тебе будет понятно почему. Вам, ребята, тоже. А если вы думаете, что завтра я протрезвею и все забуду, то зря. Знать вас всех больше не хочу, не нашего вы полка.
Пока дверь за друзьями не закрылась, в зале стояла мертвая тишина, они же какое-то время шли молча, упиваясь своей победой. Фуке был в полном восторге. Суровость и резкость Кантена, качества малоприятные, оборачивались неоценимыми преимуществами, когда он был пьян: они не только не мешали его безумствам и бредовым идеям, но придавали им силу, подчиняли им всё и вся, устоять перед таким напором было невозможно. Напрасно, значит, Фуке подумал, что старика развезло; рядом с таким товарищем парижанин готов был очертя голову ринуться в мятежный Китай или громить шанхайские притоны — главное, заставить, черт возьми, себя уважать! Когда тебя уважают, все в жизни идет как по маслу, вот о чем надо было подумать, вместо того чтобы строить рожи перед зеркалом. Смутные тени каких-то очень важных вещей колыхались в его сознании, он пытался поймать их, но они рассеивались, как пар, а в мозгу оседала свинцовая тяжесть.
