Корнеев, сжав губы, смотрел на решетчатый крашеный барьер, испытывая гнетущую опустошенность.
Не садясь сама и не приглашая сесть Корнеева, девушка тихонько рассказывала о покойной, словно была убеждена в том, что стоящему против нее молчаливому человеку все это так же нужно и дорого, как и ей самой.
— Муж и сын у нее в один день померли от тифа, в двадцать первом году. Болела она тогда долго. А потом приемыша взяла из детдома. Я-то его не видела, на карточке только… Вырастила, выучила — на финской войне погиб. Потом уж одна все жила…
Девушка вздохнула, послюнявила испачканный чернилами палец, потерла его платочком и, словно вспомнив о своих обязанностях, без всякого перехода спросила:
— Дать вам тот журнал?
— «Какой журнал?» — ответил недоуменным взглядом Корнеев.
— Я ж вам говорила, — библиотекарша посмотрела на него с упреком. — Любовь Михайловна вам отложила. Статейка там одна есть.
Она принесла журнал, вынула закладку.
— Вот.
Корнеев — ему не хотелось сейчас ни читать, ни думать — рассеянно прочитал название статьи о работах академика Ростовцева, просмотрел отмеченные красным карандашом абзацы. В них упоминалось о больном афазией шестидесятилетнем К. Он не говорил много лет, случай его считался безнадежным, но, увидев однажды, как из окна выпала женщина, К. закричал — потрясение полностью возвратило ему дар речи.
Поджидая, пока девушка запишет журнал, Федор Андреевич с благодарностью и горечью одновременно думал о Казанской. Старушка помнила о нем даже перед смертью, а он не мог прийти хотя бы на три дня раньше!.. Пока это была единственная реакция на прочитанное, мысль о собственном увечье отступила сейчас, и если Корнеев все же брал журнал домой, то только для того, чтобы не совершить в глазах этой рыженькой бестактный поступок: журнал ведь припасла для него Казанская…
На улице все так же ярко светило солнце, но погожий весенний день словно утратил половину своих красок, потускнел…
Прошлое нет-нет да и напоминало о себе внезапными уколами.
Баня в этот предпраздничный день была переполнена. Корнеев не спеша мылся, прислушивался к разговорам. Война, кажется, кончилась совсем недавно, а люди, по годам, по выправке, наконец, по шрамам, которые были у многих, — солдаты, говорили о работе, о каком-то пустяковом происшествии, о выпивках, и хоть бы кто помянул о войне. Должно быть, и впрямь осточертела она мирному по натуре человеку! Обдирая мочалками друг другу спины, люди гоготали, беззлобно шутили. Первые острые чувства встречи давно отволновали, жизнь налаживалась, и люди, привыкнув к тому, что они дома, устраивались, обживались и простодушно всему радовались.
