В новом темном костюме, оживленно потирая руки, Константин Владимирович прошел по комнате, похвалил:
— Хорошо! Скромно, но очень хорошо. — Он заглянул за печь и тоже одобрил: — А что же — ничего, вроде отдельной комнаты! Ты не обижайся, что суюсь всюду: приду — Мария Михайловна экзамен учинит, надо доложить.
И тут же остановил на Корнееве прямой требовательный взгляд.
— Так, в селе, значит, гостишь?
Федор Андреевич покраснел, виновато развел руками.
— И молчал? — возмутился Константин Владимирович. — Боялся: утешать буду? Ну и глупо! Все глупо!.. Глупо прежде всего то, что и я молчал. Видел я ее несколько раз с каким-то хлыщом под руку. То, что она со мной не здоровается, так я на это внимания не обратил. Не велика радость здороваться с такой старой кочергой!.. И другое видел. Видел, каким ты после курорта заявился! Расспросить хотел — так Мария Михайловна отговорила. Как же: неприлично, нетактично! Вот тебе и хваленая женская тонкость! Да и ты хорош!
Прямые грубоватые слова старого друга сыпались на Корнеева, как град, и, к удивлению, не доставляли особой горечи: нападки на женскую тонкость заставили его даже улыбнуться.
Воложский пробежал по комнате, остановился.
— И нечего улыбаться, ничего смешного не вижу. И трагического, кстати, тоже не вижу. Чужой она тебе человек!
Федор Андреевич невольно вздрогнул. Когда-то этим словом определяла свое отношение к людям Полина; ныне, пожалуй, с большим основанием, оно было отнесено к ней самой.
— Да, чужой! — убежденно повторил Воложский. — Вот как она стала чужой — это мы все проглядели, это горько! А то, что чужая, — без сомнения. Пойми ты самое простое: она тебя не просто как мужика бросила, она к своим ушла! Будь ты с гнильцой, она бы не ушла, убежден в этом. И тебя бы еще вдобавок оплела… Не веришь? Уж коли так случилось — сумей шире взглянуть. Ты думаешь, нет их таких, чужих? Есть, Федор. И тут мы еще непростительно мягки, снисходительны, а надо — злее!..
Дверь взвизгнула, влетела Анка.
— Дядя Федя, — торопливо начала она и осеклась. — Здравствуйте!
— Здравствуй, здравствуй, — улыбался одними глазами Воложский. — Ну, как тебя зовут?
— Анкой, — чуть исподлобья, изучающе смотрела девочка.
— А меня дядей Костей, вот и познакомились. В каком ты классе учишься?
— В третьем. А вы тоже учитель?
— Хм… тоже. Позволь узнать, как ты об этом догадалась?
В синих Анкиных глазах запрыгали смешинки, она замялась.
— У Николая Христофоровича… борода, как у вас.
