Полковник с рычанием ворвался в комнату, отшвырнул меня в сторону и стал озираться.
Из-за его спины выглядывала супруга с головой в железных бигудях.
Видимо, отсутствие дочери обескуражило полковника.
Наконец его налитые кровью глаза уставились на меня.
— Кто ты такой, сукин сын? Как ты здесь оказался? Где моя дочь Нина?
Я объяснил ему, что я сослуживец его дочери, что она меня пустила переночевать, потому что брат выгнал меня из дому, а сама уехала ночевать к подруге, и было это в середине ночи, она никого не велела будить.
Дикий полковник слушал меня набычась, скрежеща зубами и вращая глазами.
Мне всегда казались преувеличением эти беллетристические изыски, но он именно скрипел зубами, словно это были каменные жернова, и глаза его вращались точно с таким же скрежетом.
— Где Нинка, я тебя спрашиваю?
— Уехала к Ляле.
— К какой такой Ляле?
— Не знаю.
— Как это уехала? Зачем уехала?
— Жор очка, ты что такое говоришь? — высунулась из-за его спины полковница. — Не могла же она остаться, если молодой человек попросился переночевать.
— За каким чертом он попросился? — взревел полковник.
— Потому что сослуживец.
— Сослуживцы ночуют дома! — прорычал полковник — но уже без прежней ярости, поскольку ему заметно полегчало.
Знаете, любая чушь вызывает доверие, если она снимает подозрения с обожаемого человека.
Тут Ниночка тихонько чихнула: в кармане, где она сидела, было полно всякого сора. К счастью, полковник не расслышал. Как и все громогласные люди, он был тугоух.
— Попрошу документы, — уже почти нормальным голосом скомандовал он.
Внимательно изучил мой преподавательский пропуск, сравнил мое лицо с фотографией и положил пропуск в карман пижамы.
— Это пока останется у меня.
Затем полковник тщательно обследовал комнату: заглянул, естественно, в шкаф, под стол, под тахту, выглянул в приоткрытое окно, как будто Ниночка могла висеть на водосточной трубе на высоте четвертого этажа, хотя этот трюк по всем традициям исполняют герои-любовники.
— Попрошу покинуть комнату моей дочери и перейти в соседнее помещение, — сурово сказал он наконец.
25
В родительской спальне, которая одновременно была и кабинетом, полковник опустился на стул и жестом предложил мне сесть.
— Сколько вам лет? — начал он свой допрос.
Я ответил.
— Вы понимаете, что всё случившееся неприлично?
Ну, разумеется, я заверил, что не нахожу здесь ничего неприличного, что всё выглядит совершенно естественно, как это принято среди порядочных людей.
