Пфитц | страница 27
Он покинул дом чуть ли не на цыпочках, стараясь не произвести ни малейшего шума, не потревожить фрау Луппен, чье мирное похрапывание отчетливо доносилось из хозяйской спальни. Пустые, словно вымершие улицы казались какими-то странными, незнакомыми. Придя на работу (в Картографическом отделе тоже не было еще ни души), Шенк сел за свой стол и вынул из ящика оставшуюся со вчерашнего дня булочку. Его рот не чувствовал вкуса пищи, только сухую, шершавую текстуру. Он хотел, чтобы поскорее пришли коллеги, чтобы день покинул наконец тревожные выси лихорадочного недосыпа, вернулся в тесный, уютный мирок будничной рутины. Но в то же время он и наслаждался своим благородным одиночеством, непривычным состоянием, когда для любого движения требуется отдельный волевой акт, ощущением (теряющимся обычно за спешкой и суетой) того, что он живет. Он остро ощущал, что не выспался, и через это ощущал, что это такое — бодрствовать, осознавал всю глубину и богатство простейших движений и поступков, казавшихся ему прежде непроизвольными. А если бы он провел бессонную ночь с жизнеописательницей, сколь огромнее был бы сейчас его подъем? Если бы он провел ночь в ее объятиях, испил сполна плотской любви, стал бы он сейчас воображать некую иную разновидность удовлетворения, откликающуюся в утомленном теле чуть иной разновидностью протеста?
Мало-помалу начали подходить остальные сотрудники отдела; они окидывали Шенка удивленными, восхищенными или просто понимающими взглядами; ему поневоле приходилось напускать на себя вид значительный и несколько загадочный. Теперь он мог приступить к работе и к разрешению сложной задачи: как не уснуть над этой работой. Рукопись, стоившая ему бессонной ночи, лежала в сумке, терпеливо дожидаясь своего часа.
При первой же возможности Шенк достал ее и пошел наверх. Жизнеописательница все так же сидела за своим столом, все так же — наверное — корпела над жизнью графа. За прошедшие сутки он так много о ней думал, затратил столько усилий, чтобы раз за разом вызывать драгоценный образ, что теперь она казалась почти неузнаваемой. Все мечты Шенка произрастали из одного-единственного впечатления, когда он видел ее склоненную голову, да и эта картина сохранилась в его памяти крайне смутно; лицо, кое он мысленно приподнимал и целовал, было плодом его собственной фантазии, одной из многих возможных интерпретаций той склоненной головы. Женщина, сидевшая сейчас за столом, реальная женщина, соответствовала этому воссозданию весьма приблизительно, а потому Шенк сумел подойти и обратиться к ней почти непринужденно, почти как к малоинтересной незнакомке.