После чего намертво отключился и пошел с оглушительной скоростью щелкать клавишами ки-борда. Габи даже не глянула на экран, она привыкла, что в минуты отчаяния он ограждается от нее непроницаемой стеной, погружаясь в решение хитроумных пасьянсов.
Она порылась в кухонных закромах, отыскала на верхней полке забытый пакет гречневой крупы и принялась варить кашу.
«Есть будешь?», — спросила она без всякой надежды на ответ, и не ошиблась — Дунский и ухом не повел. Похоже, на экране у него происходило великое сражение, так страстно порхали его пальцы по клавишам. Габи на секунду захотелось посмотреть, чем это он так увлекся, но она не решилась — он терпеть не мог, когда в напряженные минуты она нависала у него за спиной.
Однако густая, теплая каша, не стала менее вкусной от одиночества. По телу разбежались веселые живительные ручейки, сразу захотелось лечь, свернуться калачиком и задремать. Уже проваливаясь в ласковую бездну небытия, Габи почувствовала, как Дунский плюхнулся на кровать рядом с ней.
«Ты знаешь, где я спустил свой подкожный запас? — Он захохотал так громко что Габи заподозрила, что он пьян. — Я спустил его в массажном кабинете!».
«Опять начитался Достоевского и будет всю ночь каяться», — ужаснулась Габи и открыла глаза. Сон как рукой сняло:
«И сколько визитов ты туда нанес? — деловито спросила она, стараясь воздержаться от отвратительной сцены ревности. — К разным девушкам ходил или к одной, избранной?»
«К одной-единственной. Она работает там уборщицей».
«Это чтобы сэкономить?» — Габи все еще держалась в рамках делового тона, хоть ее так и подмывало потребовать, чтобы муж проверился на СПИД.
«Не говори глупостей. Я ходил туда для сбора информации».
«Информации? О чем? О новых способах любовных утех?»
Из какой-то странной оторопелости Габи не назвала любовные утехи привычным словцом, которого вовсе не стеснялась, но которое в этой ситуации показалось ей слишком грубым — оно как бы намекало на назревающий скандал.
«Слушай, зачем я к тебе пришел? — неожиданно обиделся Дунский. — Я пришел к тебе как к другу, как к главному человеку в мой жизни, а ты, а ты ... Не хочешь, как хочешь».
И он стал собирать рассыпанные по одеялу листки, которых Габи поначалу вообще не заметила. Ей даже показалось, что в напряженном голосе мужа зазвенели с трудом сдерживаемые слезы.
«Чего я не хочу?» — всполошилась она, почуяв за обидой Дунского что-то серьезное.
Дунский собрал, наконец, листки и неловко поднялся:
