Словно не было ничего — ни Беллы, ни Иоси, ни Зары, ни Эрни, ни Маргариты. Они промелькнули и исчезли, не оставив следа. Ей вспомнилась детская сказка о мальчике, к ногам которого из морской пучины на час вынырнул заколдованный город, затонувший в древности. Город мог вернуть к жизни только тот, кто купит там товара хоть на одну копейку. Но у мальчика не нашлось и копейки, и город снова ушел под воду со всеми своими жителями, кошками, лавками и домами.
Габи оглянулась и поняла, что у нее тоже не нашлось заветной копейки. Высокие кроны деревьев сомкнулись, скрывая от глаз прозрачный купол осиротевшей виллы «Маргарита» и унося ее в потоке времени вместе с судьбой ее исчезнувших хозяев.
«Ни крошки съестного? — разочарованно спросила Габи, вглядываясь в сумрачную пещеру пустого холодильника. — Хоть бы хлеба купил, что ли!».
«А на какие шиши я б его купил, интересно? — вяло огрызнулся Дунский, не отрывая глаз от компьютера. — Ты же умотала с раннего утра, не оставив мне ни гроша».
«У тебя ведь припрятан подкожный запас — только не спорь, я знаю, что припрятан. Истратил бы пять шекелей, я б тебе вернула» — рискнула Габи, на миг позабыв, как чувствителен стал муж после стремительной растраты маминого киевского капитала.
Суть была не столько во внезапном унизительном безденежье, сколько во внезапно вынырнувшем из глубин подсознания комплексе вины перед покойной мамой: «Она всю жизнь эти деньги копила, во всем себе отказывала ради меня, а я — подлец, подлец! — спустил их в два приема! И даже ничего путного на них не купил, просто профукал!» — рыдал Дунский в тот вечер, когда банк отказался оплатить его очередной чек.
«Сколько раз я просила тебя не читать Достоевского перед сном!» — нескладно съязвила тогда Габи, и тут же об этом пожалела: впервые в жизни Дунский не клюнул на литературную наживку. Он молча отвернулся от нее, уткнулся носом в подушку и больше ни словом не обмолвился об этих проклятых, бездумно растранжиренных маминых деньгах.
А теперь нелегкая дернула ее за язык — с голоду, наверно, бес попутал. Она вся напряглась, ожидая ответной атаки, и наскоро вооружаясь справедливой обидой — она, мол, целый день вкалывала ради семейного благополучия, а он не мог позаботиться о кусочке хлеба ей на ужин. Но ее заготовленные доводы пропали даром, Дунский в атаку не пошел. Не отрывая глаз от экрана компьютера, он вяло пробормотал:
«Нет у меня никакой заначки, ни подкожной, ни наличной».
