«Он пришел поздно, все устали ждать и не слышали звонка. Ну, и моя жена открыла ему дверь». «Почему именно она? Он что, с ней условился?». Это мы уже проходили, значит, пошли по новому кругу.
«Как он мог с ней условиться, если они не были знакомы?».
«Почему же именно она ему открыла?».
И как не надоест — ведь мы уже пару раз это обсудили!
«Откуда я знаю? Стояла близко от двери и услышала звонок».
«А говорят, она стояла дальше всех от входа, — вы не заметили?»
«Я не слежу за каждым шагом своей жены».
Ясновельможный пан не поверил и спросил с подковыркой:
«Она что, очень его ждала?».
«Все его ждали, ради него были званы».
«Все ждали и только она одна услышала?».
Ох, твою мать, надоел!
«Ну, и что с того?».
Без стука вошла девушка в голубой гимнастерке, поставила на стол два стакана жидкого кофе (растворимого, конечно, — и как они только пьют эту бурду?) и молча ушла, покачивая на ходу двумя упругими полусферами под короткой форменной юбкой. Жаль, не рассмотрел ее лица, — вид сзади был бы вовсе отменный, если бы его не портили уродливые черные сандалии на плоской подошве. Раскосые серые глаза уловили направление его взгляда и призвали к порядку:
«И что случилось, когда она ему открыла?».
Что случилось? Габи стояла в дверном проеме, правой рукой отбрасывая волосы со лба, а мохнатая голова Перезвонова болталась в воздухе на уровне ее живота. Живот у нее когда-то был классный, да, впрочем и сейчас сохранился неплохо. А Ритуля до него сидела на этом самом стуле для свидетелей — он, слава Богу, пока еще только свидетель, а не обвиняемый, — закинув ногу за ногу, чтобы показать товар лицом. Тьфу ты, совсем зарапортовался — при чем тут лицо? Ритуля показывала товар коленками. И напрасно, коленки у нее недостаточно круглые. Показывала и давала показания, перекатывая во рту сладостные подробности своей вечеринки. Что же он, бедный, мог к этому добавить?
«Почему поэт упал перед ней на колени?».
Небось, и ты бы упал, пся крев, если бы ее тогда увидел! Да и сегодня она была на уровне, когда ты ее допрашивал — правое бедро открыто до трусиков в длинной прорези кремовой юбки и смуглый проем между сиськами в низком вырезе блузки. Я утром наблюдал, как она прихорашивалась перед зеркалом, создавала образ, чтобы тебя охмурить. Интересно, охмурила или нет?
«Что вы от меня, собственно, хотите услышать? Что моя жена неотразима?».
Или тебе больше понравилась Ритуля, может, она тебе больше по вкусу — птичья головка, птичьи мозги, хрупкие птичьи косточки под тонким нейлоном сиреневых модных штанишек? Представляю, как она рассыпала перед тобой мелкий бисер птичьих своих наблюдений. Как вдохновенно чирикала, зазывно облизывая губы острым язычком:
