— И я!.. И я… И я!..
— Стойте! — вопил Потяжкин, расталкивая толпу. — Оставьте его мне живым для допроса!.. Оставьте его живым для допроса!..
Но никто на него не обращал внимания. Дюжий казак подбежал к рампе, протянул руки и, бледный, с прыгающими губами, стал молить:
— Господа офицеры, ваши благородия, не надо бы!.. Ой, господи, за что ж вы его так…
— Что-о? — повернулся к нему полковник с багровым лицом. — Защищать?.. Защищать красных агентов?..
И, размахнувшись, ударил казака кулаком в лицо. Тот дернулся головой и закрыл лицо руками.
— По швам!.. Руки по швам!.. — багровея еще больше, взревел полковник. — Как стоишь, мерзавец, как стоишь?!.
Солдатская гуща заколыхалась, послышались возгласы:
— За что бьете, ваше высокородие?..
— Мало им хлопца, так они и нашего брата по зубам!..
Потяжкин изогнулся, как для прыжка, и каким-то новым, лающим голосом закричал:
— Бунтовать?.. Бунтовать, ракалии?..
Возгласы тотчас умолкли, но лица солдат были угрюмые, злые.
Белогвардейцы, оторвавшись на минуту от Артемки, опять бросились к нему.
«Убьют!» — подумал я с ужасом и, сорвав со стены лампу, грохнул ею об нары.
Брызги стекла и керосина обдали людей, огонь вспыхнул и сразу охватил все нары.
— Пожа-ар!.. — закричал я не своим голосом.
— Пожа-ар!.. — заорали десятки глоток.
Началась невообразимая паника. Орава, отхлынув от Артемки, бросилась к дверям.
— Пожа-ар!.. Пожа-ар!.. — с безумной радостью кричал я, сбрасывая со стен одну лампу за другой.
Но тут Потяжкин вцепился в мою рубашку, а багровый полковник схватил меня за горло. Казарма перевернулась вниз потолком, и все исчезло…
Очнулся я оттого, что кто-то дул мне в лицо. Было темно, как в погребе. Я тихо спросил:
— Кто тут?
— Я.
Голос был Артемкин.
— Ты жив?
— Жив, — сказал Артемка.
— Я тоже жив. Где мы?
— Не знаю. Кажется, в подвале. Ты слышишь, что делается наверху?
— Нет, — сказал я. — У меня гудит в голове.
— А ты прислушайся.
Я приподнялся и стал слушать:
— Кажется, стреляют.
— Стреляют, — сказал Артемка. — Это наши.
— Тебе больно? — спросил я.
— Больно. У меня, наверно, ребро сломано. А тебе?
— Мне нет. Только в голове гудит. И что-то теплое льется у меня из глаз. Кажется, я плачу.
— А ты не плачь. Нас спасут.
— Я не потому. Мне очень хорошо, оттого я и плачу. Я горжусь, что ты мой друг. Ты герой, Артемка.
— Какой там герой! — вздохнул он. — Просто вспомнил, как однажды Пепс вот так же в цирке заговорил, и тоже вот…
— А ты видел, как полковник ударил казака?
