В лицо дохнуло легким ветерком. Прошелестели, будто спросонок, кусты неподалеку. Что-то тяжело, глухо ударилось о землю и... все вокруг снова замерло, затихло.
Веря и не веря, Аполлон робко раскрывает глаза, осторожно осматривается по сторонам... Лица товарищей в лунном свете непривычно бледные, чуточку даже зеленоватые. Глаза расширены, и в них тревожные искорки.
Тишина. Степь. Чистое, звездное небо. Будто минутой раньше вовсе ничего не случилось. Но ведь что-то все-таки было: шум, ветерок, шелест! Подавляя острый холодок испуга и неуверенности, все трое одновременно искоса смотрят в сторону, осторожно направляя взгляд вниз.
Смотрят, боясь натолкнуться на что-то страшное. Видят все те же привычные, замершие кусты. Только на кустах, на их черной поверхности, застыло невероятно белое волнистое пятно.
Между тем первым, потрясающим, и следующим мгновением, когда (по крайней мере, так им показалось)
шевельнулся край белого полотнища, прошла, кажется, целая жизнь. Полотнище шевельнулось бесшумно, одним краешком, и снова замерло.
Они сидели еще довольно долго. Снизу, из кустов, донесся пронзивший их еле слышный, скорее угаданный, чем услышанный, вздох-стон...
- Хлопцы, а что... - сказал Аполлон робко, дернув правым плечом, будто сбрасывая с себя оцепенение.
- ...если там наш! - закончил за него Марко тоже еле слышным шепотом.
- А кто же еще! - вдруг, будто его разбудил этот шепот, встрепенулся и Тимко.
- Может, человек там сильно ударился или... - произнес Марко.
- ...получил ранение и нуждается в помощи, - докончил Тимко.
- А мы тут!.. - резко, уверенно, как будто это и не он сидел здесь в оцепенении еще минуту назад, вскочил на ноги Аполлон.
Из-под ноги у него сорвался комок сухой земли.
Совсем маленький. Сорвался и зашуршал по косогору в сухом бурьяне. В другой раз, возможно, никто бы этого и не услышал, но теперь, в напряженной и таинственной тишине, звук этот прогремел настоящим громом...
Услышав этот неожиданный шорох, Парфен Замковой, понимая, что он с парашютом все равно виден отовсюду, громко предупреждает:
- Не подходить! Стрелять буду.
Шорох обрывается, затихает и больше не повторяется.
Парфен, держа пистолет в руке, минуту выжидает, закусив губу, пересиливая боль. Не дождавшись отклика на свое предупреждение, допуская, что шорох, быть может, исходит вовсе не от человека, на всякий случай еще раз произносит твердым и на редкость ровным голосом:
- ...Почему ты прячешься? Я знаю, что здесь кто-то есть! Кто?!
