Белое пятно - Василий Павлович Козаченко

Василий Павлович КОЗАЧЕНКО

БЕЛОЕ ПЯТНО

Степ охрестять блискавками...

Микола Чернявський

Перевод И. КАРАБУТЕНКО

КАПИТАН САПОЖНИКОВ

Нac было семеро.

Самому старшему, мне, в то время исполнилось уже двадцать шесть. Самой младшей, Насте - семнадцать.

Я, Александр Сапожников (или Сашко Чеботаренко), - командир в чине капитана.

Двадцатитрехлетний лейтенант Парфен Замковой - комиссар.

Двадцатипятилетний старший лейтенант Семен Лутаков - начальник штаба.

Двадцатилетний старшина Левко Невкыпилый - начальник разведки.

Рядовые Петро Гаркуша и Павле Галка (которых мы экономии ради называли просто "святые"), оба девятнадцатилетние, - минеры-подрывники.

Настя Невенчанная, конопатая хрупкая девчонка, - радистка в чине ефрейтора.

А все вместе составляли мы организационно-партизанскую десантную группу, которая была выброшена с парашютами на временно оккупированную территорию во вражеский тыл примерно в двухстах пятидесяти километрах от линии фронта.

Командировал нас туда в начале августа сорок третьего года отдел партизанского движения штаба одного из Украинских фронтов для осуществления диверсионных акций на коммуникациях врага и ведения разведки.

Я один из всей группы направлялся во вражеский тыл уже в третий раз. Все остальные - в первый...

Двадцать пять лет незаметно пролетели с того времени. Давно распрощался я со своей военной профессией, и военкомат перевел меня в запас второй очереди. Работаю главным агрономом совхоза. Есть у меня двадцатилетняя дочь - студентка университета. Мои же годы неуклонно и неумолимо, хотя опять-таки как-то словно бы и незаметно, приближаются к пенсионным. Все чаще, как говорится, дают о себе знать к погоде старые раны.

Вечером не сразу приходит сон. Подолгу лежу я с открытыми глазами в темноте и все чаще вспоминаю те времена, всех своих тогдашних товарищей и ту короткую августовскую ночь. Чаще всего представляю себе тогдашнюю Настю, Петра и Павла, Яринку Калиновскую, и не раз и не два от этих мыслей и воспоминаний становится мне понастоящему... страшно.

Тогда, хорошо помню, никакой страх меня не брал.

Привык к опасностям, втянулся. А вот теперь, через двадцать пять лет, когда мысленно ставлю я на место семнадцатилетней Насти или девятнадцатилетней Калиновской двадцатилетнюю Яринку, родную дочь... Ставлю и спрашиваю себя: а вот если бы сейчас, сегодня, возникла такая необходимость, приказал бы ты Яринке идти на службу к гитлеровскому коменданту или средь ночи выброситься с парашютом на оккупированную врагом территорию? Спрашиваю и... не решаюсь ответить себе даже мысленно, ощущая, как мороз проходит по коже... Почему же? Неужели потому лишь, что Яринка родная дочь, а Настя или Калинсвская - чужие? Но нет ведь!