Студент густо налился кровью и швырнул к его ногам винтовку.
— С какой это стати я один пойду?
— А что лучше? Подыхать вместе?
— Жить вместе, — дрожа уголками рта, сказал студент.
В ответ на это пожилой закурил одну из самокруток.
— Жить… — протянул он. — Что ты понимаешь в жизни? Бабу, небось, ни разу не целовал.
— Много раз, — сказал студент.
По его отчаянно-горделивому лицу было видно, что он врет, и, возможно, поэтому пожилой опустил глаза и с натугой вымолвил:
— Ну и что с того? Тоже мне петух: захлопал крыльями, побежал, догнал… У меня вот дочери тринадцать лет да сыну шестнадцать — вырастут. Я уже все на земле сделал и понял. — И прибавил с той же неприятной усмешкой: — Вместе поползем — как пить дать перестреляют. Они такие. Кто-то должен прикрывать.
— Ну так давайте вы ползите, — нервно сказал студент. — Я один.
Пожилой сжал челюсти. Неровный бурый загар пополз по его щекам:
— Ползи, мать твою…
И тут студент сел рядом с ним, взял тонкими пальцами за руку, заговорил льстиво-радостным голосом:
— А я только сейчас подумал… Я же не смогу один, я не пройду болотом. Я же городской, леса не знаю… Хочешь не хочешь, а надо вам идти со мной.
Он был до неприличия рад своей выдумке. Но, видимо, доводы его подействовали, потому что пожилой почти с облегчением вздохнул и махнул рукой:
— Ладно. Тогда давай скорее.
Спустя пять минут они ползли по трясине, плоские, как лягушки. Трясина поднималась сразу за ними, шипела пузырьками воздуха из зеленого, мягкого, как губка, ковра, прикрывавшего ржавую жижу.
Впереди, в метрах двухстах, виднелись первые жидкие кустики: скрюченные, хилые дети трясины.
Это было немного — двести метров. Но это было — как целая жизнь. Особенно потому, что цепь преследователей уже вышла на поляну и брела по колено в густой траве.
Сто пятьдесят метров… Сто… Восемьдесят… Пятьдесят.
Руки по плечи погружаются в трясину. Они труднее всего, эти последние метры с красными от крови — обрезался о сивец — и болотной грязи руками.
Сорок пять… Сорок…
Свист пуль. Фонтанчики грязи вокруг.
— "Лучше меди себе памятник поставил я…"
Бросают гранаты.
В бурых фонтанах воды золотые искры солнца.
Дернулись ноги пожилого.
В бурлящей воронке, в черной, как чай, воде кружатся стебли ракитника.
