– Мы только что пили за них, – втягивая голову в плечи, промямлил хазарин.
– Ты не хочешь пить за моих воинов?!
– Хочу, хочу. Отчего же не выпить еще разок.
– Так пей же!
– Уже пью, – зашлепал губами хазарин.
Куеля с раздражением придвинул чашу к самым губам посла:
– Что ты там лакаешь, как киска? А ну-ка, раскрой рот пошире и пей, как мужчина! А не то я волью тебе в глотку целый бурдюк.
Угроза возымела действие, и хазарин задергал кадыком, торопливо проглатывая пьянящий напиток. Когда чаша под одобрительные возгласы опустела, Обадия притворно повалился на подушки, но очень скоро почувствовал, что сознание его туманится и что притворяться уже незачем. Он был пьян, как и все остальные, с одной лишь разницей: печенеги шумели и кричали что-то, а он просто лежал, как мешок тряпья.
– Я хочу выпить с русами! – закричал Куеля.
«Вот сейчас он выпьет с русскими, – подумал Обадия, – и тогда все пропало».
– Где купцы?! – продолжал шуметь князь. – Я же велел звать их в гости!
Тут вошел посланный воин и, преклонив одно колено, заговорил испуганно:
– Мой князь, я передал твой дар и твое приглашение русским купцам, но они встали за бродом и отказываются прийти.
Едва воин договорил эти слова, как вперед выступил купец, который вошел, видимо, вместе с воином, но остался стоять у входа, незаметно присматриваясь ко всему и выжидая удобного момента, чтобы сказать и свое слово. Теперь он представил к всеобщему обозрению свои дорогие одежды, окладистую бороду, как свидетельство его достоинства, и, поклонившись в пояс, важно заговорил:
– Благородный князь! Только несчастье, постигшее нас, не позволяет принять твое приглашение. Русские купцы благодарят тебя за твой щедрый дар и просят принять ответный подарок.
Купец с поклоном положил сверток к ногам князя и отступил назад. Куеля развернул ткань и увидел кинжал великолепной работы, украшенный сканью и вставками из самоцветов. Руки князя непроизвольно потянулись к дорогому оружию. Он прикоснулся к металлу, и ноздри его затрепетали. Еще мгновение, когда рука впитывает холодную мудрость стали, и вот клинок, словно вырастает из узоров, щедро рассыпанных по ножнам. Куеля смотрит и не верит своим глазам: под полированной поверхностью лезвия мелкой рябью бежит живая волна сплетающихся темных и светлых причудливо изогнутых вкраплений.
– Булат! – восклицает Куеля. – Вот это подарок! Ну уважил, купец! Такую бы сталь и на мою саблю!
Князь радуется, как дитя, а Обадия устало думает, что сейчас этот варварский князь непременно захочет выпить с этим купцом, и тогда все пропало. Он знает это, но сил у него больше нет, и он просто закрывает глаза, чтобы не видеть, как рушится с таким трудом созданный им шедевр посольского искусства.
