Дом стоял на отшибе и со всех сторон его территорию обрезали дороги, из-за чего казалось, что он существует отдельно от всей остальной деревни, а его обитатели живут в своем особом мире.
Отчасти так и было, потому что после смерти жены Иван Самойлов больше года нигде не работал, перебиваясь случайными заработками по просьбам более-менее дружелюбных соседей и на колхозных полях. Свою ветеранскую пенсию, награду от государства за осколок, с восемьдесят первого года плотно сидящий у него в бедре по прихоти какого-то афганского крестьянина, поставившего самодельную растяжку на раскаленной от солнца горной дороге, он усердно пропивал. За этим делом он обращался в сельский магазин, в который заходил обычно раз в неделю, перед самым закрытием, чтобы приходилось встречаться с как можно меньшим числом односельчан. Он затаривался продуктами и водкой (дешевое вино, которое пили все местные деревенские пьяницы, он никогда не покупал), брал несколько буханок черного хлеба и, понуро опустив голову, медленно, прихрамывая, плелся назад в свое одинокое жилище.
Его дом находился на возвышенности, благодаря чему на деревню открывался красивый живописный вид. Прямо от калитки, петляя среди зеленой травы, вниз уходила тропинка, кучками стояли деревенские дома, над которыми возвышался шпиль заброшенного деревенского костела. Как раз этот архитектурный памятник и привлекал внимание Ивана, стоящего во дворе и вцепившегося в деревянные жерди забора так, что побелели костяшки пальцев. На полуразвалившихся останках католического святилища, на его продырявленной в нескольких местах крыше, на кирпичном заборе, окружавшем здание, на чуть покосившемся кресте темными кучками сидели вороны, много ворон. Иван не мог рассмотреть их черно-серых перьев, прямых увесистых клювов и темных бусинок глаз, но он знал, что сидят они там неспроста. Он видел такое уже много раз и знал, что сегодня будет та самая ночь…
В деревне его считали полусумасшедшим пьяницей, окончательно свихнувшимся после смерти жены. Он знал, что для деревенских стал своего рода легендой, мифом, который будут рассказывать друг другу бабки, сидя на деревянных лавочках. Дети превратят последние годы его жизни в мрачную страшилку, которую будут рассказывать друг другу зловещим шепотом, сидя вокруг костра, прижавшись друг к дружке, чтобы было не так страшно. Даже после его смерти они будут рассказывать заезжим городским небылицы, совершенно изменившиеся в деталях из-за постоянного пересказывания и добавления новых, более смачных подробностей.