Коленька - Моран Джурич

Ненавижу запах тыквы. Едкий, приторный, он так и ввинчивается в нос оранжевой щекочущей спиралью. Свербит так, что чихнуть хочется. А от каши с тыквой, даже если просто вспомню ее вид, меня тошнить начинает. Зато вот соседка, видать, тыкву любит. В прихожей, на галошнице возле ее комнаты, расположилась целая армия желтобоких кривых уродцев, с засохшими зеленоватыми хвостиками. Хотя, сама соседка - бабка Нина, уже давно не вставала с постели, тяжело болела. Это ее сестра, живущая где-то в деревне, приехала за ней ухаживать, и привезла с собой мешок тыквы. Как только дотащила - ведь сама вроде еще старше бабы Нины, совсем древняя старуха.

Я ее правда и видел-то всего два раза на общей кухне. Вся какая-то черная, словно земля въелась в глубокие морщины на лице, длинное платье допотопного фасона, с высоким, наглухо застегнутым воротничком, седые редкие волосы закручены в жалкую гульку на затылке. И так она на меня зыркнула, что я чуть чайник с кипятком не выронил из рук. Захотелось как-то сразу стать невидимым, просочится вдоль стеночки сквозняком, к себе в комнату. Ни дать ни взять - королева на коммунальной кухне увидела чернь. Чернь -это я. Понаехавший.

Мои родители купили мне комнату в Питерской коммуналке, чтобы я мог жить не в общаге, и после обучения в институте здесь же и устроится. Все таки столичный город, не наша Кызылорда. И я им был очень благодарен за такой подарок. Город оказался чудесным. Поначалу все было странно, но потом я привык. Дом мой был в центре, недалеко от Московского вокзала, все как положено - двор-колодец, истертые до дыр ступени в парадной, решетка на арке, ведущая к ней, и сама квартира - просто место для съемок артхаусного фильма.

Вековые наслоения обоев разной расцветки в длинном коридоре, заставленном старыми шкафами, полками для обуви; на стенках висели чьи-то тазы, корыта, на вешалках пылились драповые пальто, изъеденные молью шубы и кроличьи шапки. Словно эта одежда осталась от людей, которые здесь уже давно не живут. Я, когда переехал, понял, что в наследство мне досталась приколоченная возле моей двери доска с крючками, на которых грудой висели: грязный полушубок из коричневого нейлона, ватники, пропитанные мазутом, и полка для обуви, как ее тут называли - галошница, забитая стоптанными ботинками, облезлыми тапками, воняющими псиной, и как венец - над дверью красовались огромные оленьи рога. Присобаченные на дощечку.