На чужбине - Уильям Сомерсет Моэм

^{>_{>Рисунок В. ФЕДОРОВА}}

Я бродяга по натуре; но странствую я не ради того, чтобы лицезреть внушительные монументы, которые, если на то пошло, нагоняют на меня скуку, или красивый вид, который вскоре приедается; я путешествую ради встреч с людьми. Великих я избегаю. Ради встречи с королем или президентом я бы и улицу не пожелал перейти; знакомства с автором мне достает по страницам его книги, а с художником — по его полотнам; но я исколесил не одну сотню лье, чтобы повидать миссионера, о котором слышал весьма странную историю, и прожил полмесяца в мерзком отеле, лишь бы поближе познакомиться с бильярдным маркером. Я бы, пожалуй, взялся утверждать, что не удивляюсь встречам с самыми разными представителями рода человеческого, не будь среди них одной категории людей, с которыми я постоянно сталкиваюсь и при встрече с которыми я по-прежнему испытываю легкий и веселый шок удивления. Это пожилые и обычно состоятельные англичанки, которые живут в одиночестве по всему свету, в самых неожиданных местах. Вы уже не удивляетесь, когда слышите, что она проживает на вилле неподалеку от небольшого итальянского городка, единственная англичанка в округе; и вы уже почти готовы к этому, когда в Андалузии вам указывают на стоящую на отшибе гасиенду и говорят, что там вот уже много лет обитает какая-то английская леди. Но еще более удивительно, когда вы слышите, что единственным белым человеком в каком-то китайском городе является англичанка, а не миссионер, и живет она там никто не знает почему; другая осела на каком-то острове в Южных морях, а у третьей — бунгало на окраине большой деревни в центре Явы. Они живут одинокой жизнью, эти женщины, без друзей и подруг, и весьма неприветливы с посторонними. Хотя они наверняка месяцами не видят представителей своей расы, они пройдут мимо вас на улице, будто и не видят вас, а если, полагаясь на свою национальную принадлежность, вы нанесете им визит, они, вполне вероятней, откажутся вас принять; если, однако, они вас все же примут, то угостят вас чашкой чаю из серебряного чайничка, а на блюде старого вустерширского фарфора непременно подадут шотландские ячменные лепешки. Они вежливо поговорят с вами, точно принимают вас в доме приходского священника где-нибудь в Кенте, но, когда вы станете прощаться, не изъявят никакого особого желания продолжить знакомство. Напрасно пытаться понять, что за неведомый инстинкт заставил их порвать со своим родом и племенем и жить вот так, в стороне от своих естественных интересов, на чужбине. Чего же они искали? Романтики? Свободы?