«Помоги мне отвести его в дальний хлев».
Я сразу все понял: в том хлеву доктор Эванс усыплял крупных животных.
«Значит, его надо умертвить?» — все-таки спросил я.
«Это лучшее, что можно для него сделать», — ответил доктор Эванс.
Я посмотрел ему в глаза: они были грустные и спокойные. Я так болел душой за ослика — всего израненного и такого опухшего, будто у него было два горба, — что не удержался и спросил еще:
«Неужто ничего нельзя сделать, чтоб он остался жив? Ничего?»
Доктор Эванс молчал. Осветив мне лицо фонарем, он долго и пристально смотрел на меня, а потом медленно произнес:
«Если кто-то и может попытаться, так это ты, Башир».
«Я? — невольно вырвалось у меня. — Я, калека, невежда?»
«Дружеская привязанность порой гораздо важней, чем знания», — ответил доктор Эванс.
Я не совсем понял, куда он клонит, да у меня и времени не было поразмыслить над его словами: он вдруг заговорил совершенно иным тоном, прямо как школьный учитель.
«Видишь, — начал он, — это животное заставляли страдать больше, чем оно может вынести, и оно лишилось последних сил. Посмотри внимательно на холку, брюхо, колени, сухожилия — всюду живые раны. Это оттого, что на него надевали плохое седло, навьючивали слишком тяжелую поклажу или глубоко прокалывали и, понукая, рвали шкуру железным острием. Но ужасней всего то, как его лечили: какой-то варвар прижигал ему раны каленым железом».
Тут Галеб-водонос, чуть привстав, закричал во всю свою глотку, привыкшую зазывать клиентов:
— Почему варвар? Наши отцы и отцы наших отцов делали точно так же.
— Верно, верно, — заговорил крестьянин Фуад. — В деревне каждый ребенок знает, что у животных все недуги лечат огнем.
Башир, который обычно отделывался насмешкой или любезностью, на сей раз вышел из себя и в запальчивости сказал:
— Отцы ваших отцов, говорите? Деревенские дети? Да разве они столько учились, прочли столько книг, имели такой опыт, как доктор Эванс? Разве они умели творить чудеса, как он, целитель больных животных? Огонь лечит все, говорите вы! А вы видели белого ослика? Он умирал потому, что его лечили каленым железом, ведь у него на теле не было живого места! Хотите верьте, хотите нет, но это так!
Тут в разговор вступил Кемаль, заклинатель змей, который, хоть и сидел в первом ряду, до сих пор не проронил ни слова — он и вообще-то редко пользовался человеческой речью.
— Напрасно ты горячишься, славный рассказчик, — сказал он. — Я имею дело с животными, у которых самая тонкая кожа, и я подтверждаю, что ты совершенно прав.
