История об отрезанной голове - Мухаммед Беррада

Кровь хлынула на тротуар. Голова отделена от туловища, словно ее отсекло острой саблей. Мне было тяжело оставить свой труп лежащим на асфальте, — его могли раздавить грузовик или телега. Я попытался приказать своим рукам поднять с дороги обезглавленное тело, но руки не повиновались мне. Кровь так и хлестала из перерезанных вен и артерий, и алые лужицы крови слились в одну большую лужу.

А прохожие шли каждый своим путем, почти не замечая моей пролитой крови, они тщательно обходили кровавую лужу и удалялись, даже не обернувшись. Я услышал, как какой-то старик, ненароком вступивший в лужу и запачкавший сандалии, пробормотал: «Нет силы и могущества, кроме как у Аллаха».

Я не заметил своего убийцу, и все же меня переполняла радость от того, что моя голова, хоть и отлученная от тела, все еще могла жить самостоятельной жизнью и даже шевелить языком. Глаза мои быстро вращались в орбитах. Как найти выход из этого положения? Что предпринять, покуда не собралась толпа зевак, не приставила голову к телу и не свалила его в глухую яму?

Я закрыл глаза и постарался сосредоточить внимание. Когда-то я прочитал о том, как это нужно делать, в книге под названием «Практика йоги». Я прошептал: «Господи, даруй мне два крыла, дабы я мог унестись отсюда далеко-далеко и прожить еще хотя бы один день».

Не успел я произнести последнее слово, как моя голова стремительно взмыла вверх безо всяких крыльев. Я тотчас крикнул: «На юг! На юг!»

С высоты Рабат показался мне крысиной норой, запаршивевшей лисой, ржавой саблей, драконом, истерзанным морем, ульем без пчел, утесом, лишенным растительности, черепом лысого человека…

Я жадно хватал на лету разреженный воздух, хмелел от солнечного тепла, щеки мои раскраснелись. Я врезался в стаю птиц, и они шарахнулись врассыпную, напуганные тем, что какое-то непонятное существо вторглось в исконные их владения.

Море отступало все дальше, а я по-прежнему, не теряя скорости, мчался вперед, рассекая воздух, устремляясь за горизонт. Мир отсюда казался простым и просторным, без поворотов и тайн. Но один и тот же вопрос назойливо бился в висках: «Эй ты, отрезанная голова, что же ты станешь делать, когда придется вернуться на землю?» Долго длился мой полет; я со свистом втягивал воздух ноздрями, черпая из воздуха энергию, и он выбрасывался струей из перерезанных шейных вен, удваивая скорость полета. Я постиг тайну Аббаса Бен Фарнаса[1], я понял его страсть к полету: надобно удалиться от бренной земли, дабы усилилась наша тоска по повседневному. Обыденная жизнь теряет свою поэтичность, как только мы оказываемся в плену своих желаний. Я не сожалел о своем теле — ведь я мог летать, видеть и говорить! Поверьте, разум становится просветленней, мысли — отчетливей, а восприятие тоньше. Стоит хотя бы единожды испытать это чувство безудержного восторга! Я приземлюсь лишь тогда, когда увижу толпу людей. Хорошо, если это будет на площади Джемаа аль-Фна