Лишенная земных переживаний,
не думая, казалось, ни о чем,
натурщица лежала на диване,
укрытая лишь солнечным лучом.
Она лежала молча и бесстрастно:
таков удел, работа такова.
В ней не было ни капельки соблазна,
дремали в ней и чувства, и слова.
Как мрамор на незыбком пьедестале,
белело тело; в прихоти своей
каштановые волосы стекали
к спокойным полушариям грудей.
Она не знала, что там, на мольберте -
какой-то холст, какое-то тряпье.
А он, художник, отнимал у смерти
и красоту, и молодость ее.
Он, отбирая краски на палитре
и выверяя кисти каждый взмах,
шептал себе: ты только слезы вытри,
чтоб не расплылись линии в слезах.
В него вселился вдохновенья дьявол.
В ушах трубила праздничная медь.
И у холста мгновение стояло,
готовое навеки замереть.
