Время винограда | страница 14



Под мостом в океаны уходит вода.
Мы лежим на косе. Чайки плещут крылом.
Словно медом, светило нас поит теплом.
Каролино-Бугаз, Каролино-Бугаз,
научи удивительной верности нас.
Чтоб лежала любовь под лучом маяков
золотою косой на плечах у веков…

Крепость в Белгороде-Днестровском

Все те ж приметы старых крепостей —
стена, зубцы, безжизненные башни,
ров на пути непрошенных гостей…
Давно окаменевший день вчерашний.
Лягушки сонно квакают во рву,
кузнечики спешат посторониться.
И — никого. Порой спугнешь сову,
дремавшую в проеме у бойницы.
Дворы, давно заросшие травой,
везде остатки козьего помета.
И только солнце с высоты полета
на крепость взор бросает огневой…
Что ж ты стоишь? Зови воображенье!
Возникнет шелк турецкого шатра,
рев янычар, шипучий свист ядра —
все голоса минувшего сраженья.
Ах, память, память! Я тебя боюсь.
Порой при посещении развалин
ты лучше бы молчала — наш союз
невыносимо горек и печален.
Однажды я невольно посетил
былой любви холодные руины.
Скрипел на узком мостике настил.
Все было, словно в крепости старинной:
дворы, давно заросшие травой,
молчанье стен, безжизненные башни.
И понял я под знойной синевой,
что попусту вторгаюсь в день вчерашний.
Я осознал: не нужно прежних нот.
Мне не догнать умчавшуюся стаю.
Ведь я все то, что память здесь вернет
не так приобрету, как потеряю.
На все мои призывные слова
лишь гул из подземелий возвратится
да вылетит всполошенно сова,
дремавшая в проеме у бойницы.

В степи у Каховки

Лихих коней тугие холки,
удар копыт, как динамит…
В степи у города Каховки
тачанка грозная гремит.
Мгновенья замерли в металле,
чтоб, встречным ветрам вопреки,
седые кони не устали,
не поседели седоки.
Они летят в копытном стуке
по легендарной тишине.
Уже их сыновья и внуки
убиты на другой войне.
Уже в степи морская чайка
парит за мощным плугом вслед.
А неумолчная тачанка
несется к нам из прошлых лет.
Во вьюгах зим, весной зеленой,
на конном яростном бегу
конноармейцы Первой Конной
еще стреляют по врагу.
В необозримости пространства,
под грохот бронзовых копыт,
как будто символ постоянства,
тачанка вечная летит.
Звенят натянуто постромки,
сжимает вожжи ездовой.
И расступаются потомки
перед тачанкой боевой.

Каменные бабы

Мы стоим, как неприкаянные,
слышим шорох ветерка.
Перед нами бабы каменные,
пережившие века.
Лица грубы, цветом глинисты,
под губами — трещин сеть.
Сколько ж надо горя вынести,
чтобы так окаменеть!
Мы стоим, глядим на трещины,
вспоминая, как за миг
каменели наши женщины
от известий фронтовых.
Острым горем заарканенной