Время винограда | страница 12



вновь открываемые страны.
Не знали мы подобной Индии,
такой пронзительной России.
Я помню, как внезапно «Идолы»
воображенье поразили.
Река. Языческое капище
за частоколом деревянным.
А человека нет. Он раб еще,
подвластный грубым истуканам.
Мы много плавали и видели,
мы постигали жизнь не в школе.
Но всюду, где торчали идолы,—
там черепа па частоколе…
Светилась перспектива дальняя.
Кисть полотна касалась плотно.
И все тревоги и страдания
с нее стекали на полотна.
Но не давали краски мастера,
и акварели и пастели,
чтоб туча небо напрочь застила
и чтоб сердца у нас пустели.
В горах, в пустыне многоградусной,
считая миссию святою,
искал художник краски радости —
и восторгался красотою.

Трафальгарская колонна

Что вспомнил фанатичный адмирал,
когда в бою от пули умирал?
Он понимал — лишается руля.
Губами, как желтеющим пергаментом,
он вас вверял заботам короля,
к вам обращался сердцем, леди Гамильтон.
Он был жесток; матросов вешал он;
был предан лишь всевышнему и трону.
И, собственною смертью вознесен,
взошел на Трафальгарскую колонну.
Оттуда — англичане говорят —
он может видеть море и фрегат.
Журчат фонтаны; львы молчат; угас
последний луч; но адмирал со шпагою
не корабли свои — он ищет вас
с отчаяньем и прежнею отвагою.
О леди! Он вас ищет вновь и вновь!
Он понял наконец на пьедестале,
что так его возвысила любовь,
которой короли не обладали.

Марсельский ресторанчик

Столы всего на дюжину персон.
У окон — голубей гортанный говор.
Мадам Дюпо — хозяйка, и гарсон,
кассирша, и уборщица, и повар.
Жонглируя подносами, молчком
дарит улыбку всем напропалую,
и в платье с отложным воротничком
напоминает школьницу седую.
Здесь тридцать лет к обеду подают,
что б ни стряслось —
локально иль глобально
одни и те же восемнадцать блюд,
впечатанных в меню мемориально.
За стенкой порт в морской голубизне.
А тут камин — глаз отвести не смей-ка!
В нем вертится вертел, и на огне
томительно вальсирует индейка.
В ходу и патиссоны, и инжир,
и соусы, и всякие соленья.
И молниями вспыхивает жир,
стекая на вишневые поленья.
Кофейников начищенная медь.
Похоже, здесь владелица и своды
стабильностью хотят преодолеть
все измененья моды и погоды.
Вращается вертел. Огонь трещит.
А ну, снопом янтарных молний брызни!
Здесь постоянство, как незримый щит
от ускорений беспокойной жизни.
Но сквозь меню, что я забрал с собой,
мне видно, как, в беспомощной утайке,
мелькает что-то жалкое порой
в улыбке предприимчивой хозяйки.

Египетский сон

Песок.
Пустыня.
Древняя гробница.
Все в мире
превращается