* * *
Нужный мне высотный дом стоял на сваях, словно аист на длинных ногах в сейсмически опасном районе; голливудские огни были так близко, что, казалось, их можно было достать с его крыши.
Было почти одиннадцать вечера, но воздух казался тяжелее, чем обычно, будто шторм собирался разразиться над океаном и преградить мне путь.
В Южной Калифорнии никогда не бывает дождей — только штормит.
Я выровнял дыхание и подождал, пока стукнет ровно одиннадцать. Я старался не думать о поцелуе Кристи, а только о ста долларах чаевых, полученных от Джорджии.
Пора было позвонить в дверь. Следовало только вытянуть палец и нажать на кнопку звонка. Протянуть руку и позвонить. Почему-то это казалось невероятно сложным делом.
Но я все-таки справился, и звонок зазвонил.
Мне открыла белокожая морщинистая, но моложавая женщина с красными волосами, одетая в розовое кимоно. Она оглядела меня сверху донизу, будто я — кусок свиной вырезки, которую она собирается купить. Я улыбнулся, но она не ответила мне тем же. Прекратить улыбаться!
Она пустила меня внутрь.
На длинной коричневой кушетке сидела темноволосая женщина с бокалом шампанского в руке, одетая в голубое кимоно. Огромное зеркальное окно, как немигающий глаз Циклопа, смотрело на Город Ангелов, мерцающий миллиардами звезд. Давно умершая Дженис Джоплин пела мою любимую песню:
«О Господи, не хочешь ли ты купить мне „мерседес-бенц“?»
— Скажи «привет» мальчику, Бэби, — сказала черноволосая женщина в голубом кимоно.
— Да, Сладкая. Привет, — проговорила красноволосая в розовом.
— Скажи ему, где лежат деньги, — велела Сладкая.
— Деньги на столе, — показала Бэби.
Мои двести баксов лежали на еще одной пятидесятке.
— Там еще пятьдесят, на тот случай, если ты правильно разыграешь свои карты. Если будешь хорошим мальчиком.
Я положил в карман свои двести пятьдесят. Горячо, горячо, горячо.
— Скажи ему, чтобы надел униформу, Бэби, — проговорила Сладкая.
— Надень это, — велела мне Бэби и протянула черный прозрачный фартук.
О’кей, я вполне мог с этим смириться. Я начал повязывать фартук, решив, что это как костюм в дурацком французском фарсе.
Сладкая и Бэби зашептались и захихикали, глядя на меня. Я так покраснел, что у меня даже кожа головы стала ярко-розовой, как тогда, когда отец обрил мне череп налысо и я схлопотал солнечный ожог.
— Скажи ему, что он должен раздеться, прежде чем надевать фартук, — сказала Сладкая.
Бэби перевела.
И почему взрослые женщины так любят разглядывать голых мальчиков? Я думал об этом, пока раздевался и надевал черный прозрачный французский фартук. И еще больше покраснел.
