Пациенты в гробовом молчании допили какао. Все вздрогнули, когда висевшие на стене старинные часы начали с хрипом отбивать девятый час утра. Едва зловещий звон умолк, как в саду громко хлопнула калитка. Деревянное крыльцо заскрипело под чьими-то тяжелыми шагами…
— Пора, — сказал, появляясь на пороге кухни, доктор Кузнецов.
Егоров дернулся и вскочил, опрокинув свой стакан. Какао залило половину стола. Никто не обратил на это внимания.
— Прощайтесь, — почти не разжимая губ, промолвил Эстонец.
Старшие тихонько поднялись со своих мест и потянулись к Егорову. Они пожимали ему руку и поспешно отходили в сторонку. Егоров стоял неподвижно, как статуя. Но когда страшный доктор Кузнецов взял его за плечо и повлек прочь, он вдруг ожил.
— Нет!!! Не надо!!! — заорал Егоров, пытаясь вырваться. — Я не хочу домой, я хочу остаться здесь!..
— Нельзя, — голос Эстонца упал до чуть слышного шёпота. — Ты уже здоров!..
Когда рыдания Егорова стихли за садовой калиткой, Эстонец оторвал взгляд от двери и тяжко вздохнул:
— Ну вот. Ещё один ушел. Навсегда.
Пациенты все еще боялись пошевелиться. Один Скамейкин робко вякнул:
— Он вам позвонит!..
Эстонец вздохнул:
— Вряд ли.
— Почему? — осмелел еще кто-то из старших.
Эстонец отыскал глазами спросившего. Подумал, хотел что-то сказать… Но лишь покачал головой.
— Покажите новеньким, как застилать постели. Я проверю их спальню перед обедом.
Он встал из-за стола, ушел к себе и заперся в своей малюсенькой комнатенке. Я слышал, как щелкнул замок.
— Ну, чего сидим, пошли работать! — сказали, обращаясь к новеньким, старшие.
Поэт пренебрежительно хмыкнул, выразив этим общее настроение младшей палаты.
— Ну и пожалуйста! — старшие пожали плечами и побрели по своим делам.
— Обеда минус девять порций, — сказал кухонному комбайну дежурный Скамейкин. — То есть, десять, — добавил он, вспомнив про доктора.
Я только пожал плечами. Я так наелся, что мне казалось, будто я уже никогда не захочу есть. Я ушел в спальню и плюхнулся на кровать. Я думал: взаправду ли Эстонец огорчился из-за разлуки с бывшим пациентом, или притворяется?..
Мои сытые мысли текли медленно и вяло, и я не заметил, как задремал. На краешек моей кровати, приветливо улыбаясь, присел мой старый психолог.
— Огородник не станет дружить с овощами, — ласково сказал он.
— Эстонец врёт? — спросил я.
Психолог, опираясь на вилы, наклонился к моему изголовью.
— В Большую Игру никто не играет честно! — прошептал он мне на ухо.
