Вместе с этим чувством в сознании Отто, как влажный туман, растекалось ощущение апатии. На смену жуткому напряжению первых часов отступления и смертельной боязни пришла смертельная усталость. Усталость от этого страха. Единственное, что немного ободряло Хагена и придавало ему сил, – это выражения лиц солдат, шагавших в пыли, копоти выхлопных газов, в непереносимой вони лошадиных испражнений. Убийственное равнодушие, потухшие взгляды, несмываемый толстый слой грязи и белые потеки соли. Крайняя степень измождения, когда уже нет сил, чтобы даже отстегнуть флягу и приложиться к горлышку, влив в пересохшую глотку драгоценные остатки влаги.
– Черт возьми, я бы сейчас съел и свою «железную порцию»[15]… – проговорил панцергренадир.
Он практически не понижал голоса, не боясь быть услышанным гауптвахмистром. Рев двигателей и крики заглушали его слова. Ругательства, которыми он сопроводил свое признание, явно не соответствовали его католической фамилии.
– Я бы тоже… – глухо ответил Хаген. – Только у нас руки заняты…
– К черту… – проговорил Клоберданц. – Если я сейчас не пожру, то свалюсь под гусеницы этого чертового катафалка…
Перекинув левый локоть через борт и прижавшись к броне грудью, придерживая ладонью ствол винтовки, прислоненной к кузову изнутри, Клоберданц умудрился сунуть высвобожденную руку в сухарную сумку и извлек оттуда обгрызенный кусок серо-желтого сыра.
Бронетранспортер дернулся влево, пытаясь обойти подводу, и панцергренадир чуть не слетел с мостика. Если бы не вовремя подоспевшая поддержка Хагена. Отто ухватил его за руку, сжимавшую сыр.
– Держи… – с благодарностью произнес Клоберданц, протягивая Отто остатки сыра.
Тот, не отнекиваясь, запихнул высохший кусок, целиком, с налипшими на него хлебными крошками, ворсом и прочим мусором.
Среди основной массы солдат, доведенных бегством и пешим маршем до крайних пределов усталости, находились и те, в основном из унтер-офицерского звена, кого ситуация довела до крайней степени озлобленности. Они пытались оспорить у полевой жандармерии право на свой маршрут.
Обстановка была накалена до предела, и только окрики старших командиров и в еще большей степени стволы пулеметов МГ, закрепленных на жандармских «Цундаппах»[16] и направленных прямо на маршевый поток, сдерживали горячие головы от того, чтобы перейти от криков к стрельбе.
Тут же, у самой границы суши, сразу около десятка солдат в зеленой форме гренадеров выталкивали с колеи на обочину грузовик, который заглох и перегородил движение для следовавших за ним подвод с ранеными.
