Лорд Хольдхёрст улыбнулся.
— Тут уже кончается предел моих знаний, — сказал он.
Холмс задумался на одно мгновение.
— Есть один очень важный пункт, о котором я хочу поговорить с вами, — сказал он. — Насколько я знаю, вы опасались очень серьезных последствий в том случае, если бы договор стал известен?
Тень пробежала по выразительному лицу министра.
— Да, последствия могут быть очень серьезные.
— И они уже обнаружились?
— Нет еще.
— Если договор попадет во французское или русское посольство, вы, вероятно, узнаете об этом?
— Конечно, — ответил лорд Хольдхёрст, и на лице его выразилось неудовольствие.
— Так как с тех пор прошло уже почти десять недель и о бумаге ничего не слышно, то нельзя ли предположить, что, по какой либо причине, она не попала ни в одно из посольств?
Лорд Хольдхёрст пожал плечами.
— Нельзя же предположить, м-р Холмс, чтобы вор украл договор только для того, чтоб вставить его в рамку и повесить на стену.
— Может быть, он поджидает, кто даст высшую цену?
— Если подождет еще немного, то ничего не получит. Через несколько месяцев договор перестанет быть тайной.
— Это чрезвычайно важно, — сказал Ходмс, — Конечно, можно предположить внезапную болезнь вора…
— Например, воспаление мозга? — спросил министр, бросая проницательный взгляд на своего собеседника.
— Я этого не говорю, — невозмутимо ответил Холмс. — Но мы отняли у вас слишком много дорогого времени, лорд Хольдхёрст, а потому позвольте проститься с вами.
— Полного успеха, кто бы ни был виновный, — сказал Хольдхёрст, провожая нас до дверей.
— Прекрасный человек, — заметил Холмс, когда мы вышли на улицу. — Но трудно ему поддерживать свое положение с должным достоинством. Он далеко не богат. Вы, конечно, заметили, что на сапогах новые подметки? Ну, Ватсон, не стану вас больше отвлекать от вашей работы: сегодня я ничего не буду делать; подожду ответа на объявление насчет кэба. Но был бы очень благодарен вам, если бы вы поехали со мной завтра утром в Уокинг с тем же поездом, как сегодня.
На следующее утро я встретил его на станции, и мы вместе поехали в Уокинг. Он сказал мне, что не получил ответа на объявление и не узнал никаких новых данных. Выражение лица Холмса, когда он хотел, было невозмутимо, как у краснокожего, и по его виду я не мог вывести заключения, доволен ли он положением дела, или нет, Как я помню, он разговаривал о системе измерений Бертильона и восторгался французским ученым.
Больного мы нашли, как и раньше, на попечении его усердной сиделки. На вид ему было гораздо лучше. Когда мы вошли, он встал с кушетки и свободно пошел навстречу нам.
