— Так, — сказал по-русски Аншл, и его губы скривились еще больше.
Беседа снова вернулась к умершему Мейлаху и Хаиму-Мойше.
— А что он тут делает, Хаим-Мойше?
— Почему Мейлах так его любил, почему так часто говорил о нем?
— Правда, чувствуется, что Хаим-Мойше и Мейлах были странно близки друг другу, словно один человек: ближе, чем братья?
— Чем он вообще занимается, Хаим-Мойше?
Оказалось, что родственник мадам Бромберг, студент, знает, кто такой Хаим-Мойше: они знакомы по большому городу, где учился доктор Грабай; Хаим-Мойше — химик, инженер.
— Почему именно химик? Трудно сказать. Он вообще удивительно способный, прекрасно знает математику, доктор Грабай говорит. Только несобранный, другой на его месте давно бы прославился. Кажется, дает уроки математики, издал две книги, по которым студенты к экзаменам готовятся, хотя на этом не разбогател.
Студент согласен, что сто рублей, которые Хаим-Мойше недавно дал Песл Заливанской, для него слишком большая сумма. Он может рассуждать совершенно здраво, этот студент. И человек он, похоже, совсем неплохой.
— Во всяком случае, — говорит он, — в его положении подарить сто рублей — это очень много.
Его слушают с интересом. Разговор стихает, потом возобновляется.
— А что бы было, например, если бы Мейлах был жив и сейчас пришел сюда, к магазину?
И все удивляются, что этот вопрос задает именно она, Хава Пойзнер. Не значит ли это, что между нею и Мейлахом действительно что-то было? Не значит ли это, что, будь Мейлах жив и приди вдруг сюда, она бы попросила Цудика и студента уйти, а сама осталась бы тут с ним до поздней ночи?
* * *
Настроение у Хавы Пойзнер день ото дня все радостнее, все взволнованнее. Все вечера она просиживает на крыльце закрытого магазина, и по мере того, как темнеет небо, ее огромные, чуть навыкате глаза разгораются все ярче. Она выглядит так, словно много лет ждала какого-то необычного, желанного гостя. Но вот Швуэс настал. Вечер: улица подметена, Хава приоделась, а гостя все нет…
Деслера она больше не вспоминала.
Кроме того, она нанесла в городе несколько визитов. Пришла к доктору Грабаю, пожаловалась, что у нее постоянно звенит в левом ухе. Было около пяти пополудни. Невысокий, черный, как цыган, доктор только что усталый вернулся из земской больницы, где каждый день работал с раннего утра, и в его недавно побеленном домишке было невыносимо жарко от солнца и оттого, что доктор держался очень сухо. Она сразу показала ему маленькое ушко, сильно покрасневшее и горячее, как огонь; оно пахло точь-в-точь как ее волосы и платье. Но доктор Грабай даже и смотреть не стал, сказав, что беспокоиться не о чем, это ей передают приветы предки по материнской линии, праведные евреи, только и всего:
