— Все. Надоело!
Она рыдала в голос, не заботясь о том, что могут услышать в доме.
Мои глаза с готовностью стали мокрыми.
Конструктивного диалога не получилось.
— И что еще за дипломат белый? — не могла успокоиться Вероника. — Что за лыжный свитер? Зачем? Ведь специально позвонил в шесть утра, зная, что только домработка может взять трубку… Может, он собрался куда?
— Ага. В горы, на лыжах. С белым дипломатом. Который до этого припрятал в котельной. А его похитили, — там была схема черных трасс… Вероника, бред!
На столе зазвонил телефон.
Я посмотрела на заплаканную подругу, та покачала головой.
— Не зови меня. Послушай.
Звонила ее старшая дочь. Просила передать маме, что все нормально, она во «Фрайдисе». Я передала.
— Представляешь, — Вероника громко сморкалась, — этот ее Митя, ну, с которым она встречается, сын депутата, устроился по субботам и воскресеньям работать во «Фрайдис» официантом.
— Да ты что? — Я развеселилась.
— Да, и теперь моя там постоянно околачивается, делает им план.
— А где его охрана?
— Не знаю, — Вероника задумалась. — Наверное, охраняет «Фрайдис».
— Интересно, зачем ему это нужно?
Все-таки не каждый день дети депутатов работают во «Фрайдисе».
— А может, он себе голоса зарабатывает? — предположила Вероника.
— Не знаю. Если эта история станет широко известна — то да.
— Хочешь чаю?
— Давай.
Вероника приоткрыла дверь, крикнула в образовавшуюся щель:
— Олечка! Принеси нам чай! — захлопнула ее обратно и сразу вернулась в свое кресло, забравшись туда с ногами.
— Не хочешь позвонить ему? — спросила я.
— Нет, не буду. Я маме позвонила. На всякий случай пусть приедет. Мало ли что там у него с дипломатами… Может, совсем крышу снесло… А у меня дети.
— Правильно.
— Он же драться начинает. Как только я говорю, что уйду от него…
— Может, охрану взять?
Вероника задумалась.
Я представила себе, как Игорь после трехдневного отсутствия, сонный, усталый и голодный, возвращается в собственный дом, чтобы забрать из котельной белый дипломат и лыжный свитер, а вместо этого видит везде бритоголовых молодчиков с автоматами наперевес. Точно подумает, что крыша поехала.
Я описала эту картину Веронике.
— Ага. Он спрашивает: «Кто это такие?» А я говорю: «Где? Никого нет, мы одни». Он подбегает к ним, дергает их за усы, а они молчат. А я спрашиваю: «Дорогой, что это ты делаешь?» А когда он наконец засыпает, мы отправляем всех домой. Наутро он думает, что у него была белая горячка, и бросает пить, курить и нюхать.
