– Еще белая? – немец стрельнул завеселевшим глазом на наши котомки.
Саныч хмыкнул.
Немец хохотнул. Расстегнул шинель, расстелил ее на снегу. Под шинелью у него на самом деле оказался махровый халат, в оранжевую и зеленую полоску.
– Муттер, – немец ткнул себя в бок. – Муттер аус райх.
– Мама из рейха прислала, – перевел Саныч.
Немец опрокинул ранец.
Еще гранаты, штук десять. Патроны для МП, несколько пачек. Пистолеты. «Вальтер», «браунинг», патроны к ним. Саныч принялся изучать предложенное. Отложил гранаты, взамен выставил бутыль. Немец опять не стал торговаться, и от пробы не удержался.
– На навозе настаиваем, – сообщил Саныч.
– Навоз – хорошо! – опять хохотнул немец.
Саныч достал тушенку.
Немец облизнулся.
– Америка! – Саныч постучал пальцем по банке. – Цвайте фронт!
Немец кивнул, серьезно. Саныч принялся перебирать патроны. Патроны его не очень интересовали, как и пистолеты, впрочем, Саныч с презреньем повертел на пальце «Вальтер», уронил его на шинель, выпрямился.
– Дерьмо, – сказал Саныч. – Не годится.
Фашист застонал, хлопнул в ладоши.
– Часы нужны, – Саныч ткнул пальцем в левое запястье. – Часы! Часы – пять банок!
Часы вещь редкая, у нас только у Глебова и у Саныча. За них вполне можно и десять банок выменять, но Саныч специально роняет цену.
– Пять!
Он показал немцу пятерню.
Фашист обернулся к своему, кивнул. Немец с тропинки двинулся к нам. Этот через снег пробирался по-другому, ноги не задирал, продавливал. Подошел. Фашисты принялись совещаться, поглядывая то на нас, то на банки, что мне совсем не нравилось, мне казалось, что вот-вот они начнут стрелять.
Саныч напротив, совсем не переживал, скалился, щурился на солнце, которое зачем-то выставилось именно в этот день, кивал мне, и говорил о том, что через пару дней можно будет проверить налимьи ямы, морозы хороши, налимы жирны и вот-вот полезут, морды пора расставлять.
Наконец немцы о чем-то договорились. Тот, что раньше стоял на тропке перевесил карабин на другое плечо и снял с запястья часы. Протянул Санычу.
– Хронометр, – фашист потряс часами. – Механизм!
Саныч отобрал часы, приложил к уху, кивнул.
Фашисты стали собирать тушенку.
– Шоколад? – спросил Саныч. – Шоколад? Конфеты? Цукерки?
– Цукерки! – восхитился немец.
Обмен продолжился. Шоколада у фашистов оказался целый запас, Саныч сумел вытянуть весь, причем так, что у нас под конец осталась еще одна бутылка самогона. Немцы неприятно переглянулись. Главный меняла собрал с шинели оставшееся добро, ссыпал его в ранец, а шинель натянул на халат, уставился на бутылку, с тоской, как на родную.
