Друг-апрель - Эдуард Николаевич Веркин

Глаз моря.

Черный.

Белый камень – черный круг, так, чуть треугольный кружок. Найдешь глаз моря, обязательно к морю вернешься, так бывает, примета настоящая. А если глаз нашел, а на море не был, тогда что, наоборот? Море к тебе вернется? Кажется, тут было оно когда-то, в мезозойскую эру, на географии говорили… Море и динозавры. И сколопендры в пять метров, из песка морды свои задумчивые выставляли. Может, это глаз сколопендры. Сколопендра – это жук. Хорошо, наверное, быть жуком. Или лучше мышью. Спрятаться между бревнами в стене и жить. А еще лучше в летаргию впасть, но не в простую, а в редкую какую-нибудь, чтобы у трех человек в мире такая была, и все в Америке. Перевезли бы его в Америку, пролежал бы он там двадцать лет, а какие-нибудь благотворители на его счет деньги бы перечисляли. И через двадцать лет очухался (ну, пусть молния ударила), молодой, богатый и в Америке. Так даже лучше, чем мышью…

Аксён положил глаз на ржавые перила моста и стал вглядываться в зрачок доисторической ползучки. В миг смерти в глазу отпечатывается мир. Конечно, это не так, конечно, это вранье, но вдруг у сколопендры все по-другому? Вдруг в глазах ее все-таки отпечатывалось? Ну, в последнюю секунду? У каких-то там трилобитов был самый совершенный во всей эволюции глаз, ошибка, этот суперглаз мог вполне все и сфотографировать.

Не, ничего не видно. Сдохла сколопендра, глаз окаменел…

Дзиньк.

Аксён обернулся. Тюлька сидел на рельсе. В руке обрезок арматуры. Поднял обрезок, ударил в рельс.

Дзиньк. Неприятный такой звук, придушенный.

– Чего стучишь?

– Мостника зову, – ответил Тюлька. – Он уродский.

– На фиг нужен?

– Нельзя так переходить, надо зажор ему кинуть.

– Что кинуть?

– Зажор. Ну, чтобы не привязывался.

Тюлька показал из кармана печенье.

– Верка говорит, что без зажора нельзя, а то привяжется, – сказал Тюлька шепотом.

– Врет она.

– Ну, она вот про галок говорила – и это… Все так и было.

– Совпадение.

– Она говорит, что она в прабабушку. А прабабушка у нас колдунья была. А мостнику всегда надо что-нибудь кинуть. Зажор.

– А поезда тогда как? Тут же куча народу туда-сюда каждый день носится, они что, все должны кидать что-то?

Тюлька задумался. Аксён поставил ногу на рельс. Тихо.

– Рожа у него не треснет, у мостника вашего? Хорошо пристроился, волосатый…

Аксён хотел плюнуть в воду, но на всякий случай не стал.

– Поезда не считаются. А если пешком – совсем другое дело. Верка, когда на линии работала, всегда печенье кидала, меня тоже научила.