– Здравствуйте, – сказал Саныч. – Мы не на ту дорогу свернули, заблудились уже, а поздно, нам сказали, что у вас тут можно переночевать?
Художник прищурился. На меня он почему-то не смотрел, на Саныча пялился, сразу определил, кто здесь главный. Кто опаснее. У всех этих художников чутье, вот наш, из дома пионеров, всех в шахматы обыгрывал, потому что угадывал, куда следующий ход сделают.
– Холодно очень, – поежился Саныч.
Художник смотрел и смотрел, затем протянул руку, мне показалось, что он хотел потрогать Саныча. Саныч не отшатнулся, но художник почему-то его не коснулся, отдернул пальцы, как от раскаленного.
– Входите, – сказал он. – Здесь темно с непривычки.
Он исчез в низкой двери, мы вошли следом.
В сенях не пахло. Обычно в деревенских домах пахнет разным, шерстью, солеными грибами, корзинами и мышами, и ржавыми железками, подвешенными под потолком, луком, а тут ничем не пахло. Холодом и мхом, веники еще висели, странно, бани я не заметил, может, художник в печи мылся.
Скрипнули петли, и половицы под нашими ногами пропели по-летнему беззаботно, я задел ухом за холодный колокольчик и звякнуло.
– Осторожно, – сказал Саныч. – Тут самовары…
Действительно самовары, я вытянул вперед руки и обнял гладкий выпуклый живот. Странно, что еще не разворовали, самовар – богатая вещь, со всех сторон ценная, а тут…
Я четыре штуки нащупал, стояли на полке, как гусары в пузатых кирасах. И утюги – рука продвинулась дальше по полке и нащупала холодные острые морды, и ручки сверху, их тоже было много, я насчитал шесть штук. Чугуны, деревянные колеса, кажется, прялки, сундуки, несколько штук, очень на ощупь старых.
– Теперь наверх, лестница, ступени крутые, – предупредил Саныч. – Шею своротишь… Из таких бревен надо крепости строить. Где тут дверь-то…
– Здесь, – ответил художник.
Дверь, ведущая из сеней в дом, не скрипела, в окружающей нас темноте прорезалась щель, сквозь которую выставилась рука со свечой.
– Заходите, – сказал художник. – Пожалуйста.
Рука исчезла, дверь открылась шире, из дома пролилось тепло и запах подсолнечного масла.
В доме оказалось просторно, хотя темнота и прятала комнату, но я разглядел – места много, никаких перегородок, только воздух, дрожащий в свете лучин. Свеча была одна, художник поставил ее в центр стола, не потушил, лучины горели вдоль стен, отчего свет получался колышущийся и живой. Стулья старомодные, с высокими спинками, больше, вроде, никакой мебели, ни коек, ни полатей, только печь выступает русская.
