— Макарка, ежели с тобой говорить захочу… Я лучше с псом шелудивым словом переброшусь.
— Филарет! — Раздался окрик со стороны парома, — Иди сюда! Тебе что мое слово ужо…
— Да иду, — Откликнулся, полуобернувшись, всадник, разворачивая коня. И уже почти отъехав, бросил через плечо, — А с тобой мы ещё встретимся, на узкой дорожке, тварь.
Я проводил его взглядом и повернулся к Макару….
— Оставь, Федор, тебя не касается, — он не дал мне, рта открыть. И закричал Степану, — Мы поехали. Догоняй. — Причмокнув, хлопнул вожжами по тощему крупу нашу кобылку, заскрипели колеса, и мы потихоньку поползи от переправы.
Догнавший нас стрелец молчком запрыгнул на задок телеги и, не оборачиваясь, глухо выругался.
— Ты чего Степан? — тронув за плечо спросил его.
— Дед мой представился, как мы в поход на Псков пошли, он слег. А месяц назад помер.
Макар, оглянулся и пробормотал, — 'прими господи, душу. Раба твоего' перекрестился — а домашние как?
— Бабка, как ты помнишь, ещё в позапрошлое лето, отдала богу душу, а остатние все живы здоровы. Макарка, давай сначала ко мне, в слободу. — И спросил меня, — Федор поживешь у тестя моего? Я завтра или послезавтра тебя к себе заберу. Только ты это, — он примолк, рассматривая меня в упор.
— Чего? — До меня дошло, — не беспокойся, буду нем как рыба, без повода рот не открою.
Через пару часов мы доползли до места. Это было, похоже… было, похоже… не знаю. Но кажется где-то район будущего Белорусского вокзала. Низкорослые кривые деревца, выросшие по вдоль улочки, высокий бревенчатый забор за которым в громком лае заходились пара барбосов. Деревянная мостовая из не ошкуренных бревен (всю душу вытряхнуло), тротуар вдоль стен домов, довольно чистенько. Степан, подошел и застучал кулаком по доскам крепких ворот. — Ефим! Чтоб тебя черти в аду на сковородку голой задницей посадили, открывай зараза.
Я поморщился, — Обязательно на всю улицу орать?
— Да они любят дружку, Степка да Ефимка. Где б не повстречались, орут как псом покусанные. — Макар, стоящий рядом с кобылкой поправлял что-то из её системы управления.
— А как же…
— С Анькой у них по ладу пошло. Ефимка был сопротив, не хотел, чтоб его кровинка за татя пошла. Да…
— Макарка! — В тоне Степана было столько осуждения…
Обращаясь ко мне, продолжил, — Не знаю, где его со всем семейством носит. Чего стоим, Макарка. Давай ко мне.
Макар довез нас до дома, были радостные крики, слезы. Потом был накрыт стол и истоплена баня. А потом про меня забыли на целый день, да я и не горевал, надо было собрать мысли в кучу, осмотреться на новом месте. Стрельца видел только рано утром. Перекинулись парой слов, да разошлись, кто куда, он на погост, а я дальше спать. Так что, только на третий день начал заниматься делами. Утром, спустившись с горенки, поздоровался с Анной и детьми. Андрейкой, старшим сыном, ему восемь, шестилетняя Маша и самый мелкий, Петр, только, только ходить начал.
