Автопечка старается вовсю, но постепенно салон вымораживает, и мы тесно прижимаемся друг к другу.
— Ребята, потерпите! — ободряет нас Николай. — Вон водокачку видите? Это уже Знаменское показалось. От него до станции километров семь.
Ну раз так, то терпим. «Уазик» надрывается из последних сил. Глохнет он возле занесенных снегом бетонных стен. Когда-то тут была автобусная остановка, теперь остался только остов.
— Зараза! — ругается Николай. — Карбюратор засорился. Бензин дерьмовый…
— Далеко отсюда? — коротко и деловито спрашивает Тёха.
— Да считай, приехали. Вон, за рощей железка и станция, — откидывая крышку двигателя, рассеянно отвечает Николай и сокрушенно бубнит: — Говорил же я ему — не бери у вояк, точно разбавленный будет…
— Мы пойдем, — объявляет Тёха. — Спасибо.
— Ну, это… — Николай отрывается от созерцания двигателя, оглядывает нас, словно видит впервые. — Счастливо вам! А то, может, передумаете, а?
— Не, нам ехать надо, — говорит Сапог.
Тёха молча открывает дверцу и спрыгивает в снег. Он уже все сказал, а повторять — не в его характере.
***
Станция называется Шатки. До поезда на Саранск у нас целых полтора часа. В здании вокзала холодно, и мы идем гулять. Поселок ничего себе, чистенький, к нам никто не лезет, не прикапывается, людей мало. Зато много памятников погибшим на войне. Оказывается, здесь похоронена Таня Савичева. Губастый рассказывает нам, что она во время блокады Ленинграда вела дневник, в котором писала, как умирали ее родители, бабушка и остальные родственники.
Еще в Шатках стоит танк, покрашенный в ядовито-зеленый цвет. Здоровый такой танк, с длинной пушкой. Сапог залезает на него и орет с башни:
— Вот бы мне такой! Я бы по Рублевке ездил с закрытыми глазами!
Губастого после наваристых мезиновских щей несет, и он постоянно ищет укромные места, где можно присесть по нужде.
— Дристун! — говорит ему Тёха. — Еще раз обожрешься — в рог дам.
Поезд приходит вовремя. Мы садимся в общий вагон. Николай не соврал — проводница, особо не разглядывая нас, берет по триста рублей с носа, и мы лезем на полки — спать.
В соседнем плацкартном отсеке бухают какие-то мужики. Они курят прямо в вагоне, звенят стаканами, матерятся. Но мужики нормальные, работяги, мы сразу это всекли, поэтому засыпаем без опаски.
В Саранске садимся на электричку до Рузаевки. Едем как белые люди, с билетами. Постепенно все успокаиваются. После неудачи первого дня мы, кажется, приходим в норму. И главное — едем! Фигня, что кругаля даем, Тёха уже решил: доберемся до Ульяновска, там сядем на поезд до Казани, а оттуда двинем на Ебург и дальше, на восток.
