Николай отворяет двери сарая, скрывается внутри. Мы топчемся посреди двора. Небо светлеет — начинается тусклый зимний рассвет. Я слышу, как в сарае хлопает дверца машины, потом надрывно жужжит стартер. Наконец двигатель заводится, и спустя пару минут во двор выезжает потрепанный «уазик-буханка».
— Садитесь! — кричит нам Николай.
Мы лезем в холодное нутро машины. Здесь пахнет землей, бензином и резиной.
— По остаточной стоимости купили, — из-за руля объясняет хозяин «Уазика». — Списанный он. Но ничего, тянет пока. Без машины — как без рук. Картошку привезти, муку, комбикорм для поросят. На себе не попрешь.
Аслан спускается с крыльца, открывает ворота, и мы покидаем дом Мезиновых — как будто отплываем из тихой гавани в бурное море. Выезжая, Николай жмет на сигнал, Аслан поднимает руку в прощальном жесте. Из окон второго этажа нам машут младшие дети. Мелькает белое лицо Елены.
— Хорьку тут будет хорошо, — шепчет Губастый.
— Жевачку дай, — дергает его за рукав Шуня.
Ей все эти темы с родителями и детьми побоку. Скучно Шуне. Я давно уже понял — она любит движуху перемены всякие. Попрыгунья-стрекоза, как в басне. Интересно, что бы с ней было, если бы она к нам не попала?
Зимняя дорога — самая унылая из всех. Вокруг только снег да черные деревья. Редкие деревни проплывают за заиндевевшими стеклами, как картинки из учебника по русской литературе. Такие вот заснеженные деревни любили рисовать художники-передвижники. Пожалуй, это все, что я помню из школьного курса эстетического воспитания. Не, вру — нас еще учили слушать музыку душой. Толстенькая училка с бородавками на морщинистой шее, Элеонора Константиновна, пучила глаза и сипела: «Дети, чтобы волшебный мир классической музыки проник вам в душу, вы должны отрешиться от всего земного. Закройте глаза и слушайте, слушайте…» И врубала нам на старом проигрывателе какого-нибудь Чайковского. Очень мы, детдомовцы, любили ее уроки. Чайковский длинные телеги писал. Зажмуришься — и айда давить на массу, пока там «Лебединое озеро» играет.
А потом Губастый рассказал нам, что читал в одном журнале, будто бы Чайковский этот голубой. И всем сразу стремно стало его слушать. Только Элеонора Константиновна поставит пластинку с «Лебединым озером», как мы все сразу начинаем: «Фу-у-у! Отстой!» Она в крик: «Варвары! Дикари!», и к директору. А нам чего, мы ж детдомовские, с нас взятки гладки…
«Уазик» качает на ледяных ухабах, мотор ревет в подъемы, скрежещет коробка передач, громыхают в задке запасные колеса, домкрат, трос и прочий автомобильный бутор.
