А ночью случилась их первая бессонная беседа.
Евгения, помнившая его малышом, была поражена: он поправлял волосы отцовским жестом, в нем жила аксеновская порода, но и от мамы досталось немало. А когда стал читать стихи, она надолго замолчала. Это были стихи, с которыми она когда-то жила и строила, а после гибла… Стихи, которых он не мог знать. Самый ранний Маяковский. Читанный ею младенцу стишок Хармса о чижах. И – Боже мой – Северянин, Тихонов, Пастернак. Она читала в ответ. Эти стихи остались с ними навеки.
– Теперь я понимаю, что такое мать… – сказал он. – …Ей можно читать любимые стихи, а если остановишься, она продолжит с прерванной строчки…
Пурга чертила на стекле цветы и стрелы… Слетались хлопья со двора к оконной раме… Мело, мело по Колыме во все пределы… Заметало завальный барак в магаданском Сангородке…
С этой ночи, когда за оконцем металась по пустырю пурга, у них в каморке что ни вечер наступал Серебряный век – приходили юный Маяковский:
…Я брошу солнцу, нагло осклабившись:
На глади асфальта мне хорошо грассировать!..
изысканный Гумилев:
…Послушай: далеко на озере Чад
Изысканный бродит жираф…
терпкий Cеверянин:
…Из Москвы – в Нагасаки!
Из Нью-Йорка – на Марс!..
Каждую неделю к ним присоединялись невероятные магаданцы, что называется, местная интеллектуальная элита. Когда-то они гордо носили ученые степени и профессорские регалии, а ныне служили вахтерами и уборщиками, их беседы, мнения, которыми они делились, их манеры и язык были удивительны. Вася впервые столкнулся с такими необычными людьми.
По выходным у Евгении Соломоновны открывался вот именно что «салон».
Пятнадцать метров комнатушка. А в ней – стихи, философия, толки об искусстве. Александр Михайлович Симорин – остроумец и эрудит – толкует о своих друзьях, чьи имена – на обложках Васиных учебников. У профессора и его жены Тани тоже случился лагерный роман. И теперь, после ужаса, их тешила печка и «свободное совместное проживание» в хибарке на окраине.
Бывала в «салоне» и художница Вера Шухаева. Вспоминала Париж. Леже. Модильяни. Она работала портнихой в ателье, виртуозно придавая тяжелым начальственным дамам женственность и легкость.
Заходил и доктор Орлов, мастер тонких парадоксов и ярких образов.
По математике Василия «подтягивал» Яков Михайлович Уманский. И если ответы задач не сходились (что – увы! – случалось), он уходил. Но только чтоб вернуться в час-два магаданской ночи: «Вася, я нашел ошибку!» И уж не уходил, пока тот не запишет решение. Вася любил его, хохотал над чудачествами: к их кошке Агафье старик обращался на «вы»: «Агафья, подойдите. Вот хороший кусочек оленьего мяса…»
