Он попытался тогда отшутиться. Но из этого ничего не вышло. Ирина ушла грустная и обескураженная. У него не хватило силы воли порвать с дружками — через неделю снова состоялось шумное застолье с его участием. Но без Ирины. Так он жил двойной жизнью. Ирина — это светлый мир прекрасных чувств и мыслей. А вся эта братия… Нет, он так и не смог от нее оторваться, хотя разум его протестовал.
Теперь Сергей понимал — то был своеобразный наркотик. Здесь, на набережной, он честно сказал об этом Ирине. Минуты две они стояли, не глядя друг на друга, словно боясь прочесть в глазах что-то еще недосказанное и куда более страшное, чем то, что уже было сказано.
— А теперь ты все понял?.. Надолго ли? — И, не дожидаясь ответа, Ирина продолжала: — Я биолог и хочу тебе напомнить, что жизнь наша ошеломляюще быстротечна. Надо многое успеть сделать. Пока ты еще ничего не успел. Смотри, не опоздай…
— Ириночка, не казни. Я…
Сергей протянул к ней руки, но она отпрянула. Резко повернулась и, не попрощавшись, застучала каблучками по асфальту. Сергей долго смотрел ей вслед.
А «казнь» была еще впереди. Курсовое собрание студентов. Гневные слова однокурсников хлестали наотмашь, больно, без оглядки, без снисхождения. Ни одного слова в защиту, в оправдание. «Ты живой труп, Сергей». Говорили о нем и о его так называемых друзьях: «Объединение дурных людей — это не товарищество, это объединение сообщников по дурным делам». Осуждая Сергея, осуждали себя: «Одни из нас были равнодушными, другие не решались сказать правду».
Сергей, мертвенно бледный, стоял в углу большого зала и слушал. Слушал и думал: все ли он сказал в те двадцать трудных минут, когда держал ответ перед товарищами? Он говорил без запинки, но речь его оборвалась неожиданно. Сергей хотел что-то обдумать и снова продолжить. Но в это мгновение председательствующий спросил: «Это все?» И Крымов машинально ответил: «Да, мне больше нечего сказать». Сердце глухо стучало. Ему хотелось крикнуть: «Перестаньте! Довольно! Нельзя же бить лежачего». Но он понимал, что не имеет права даже на такое снисхождение. Сергей боялся оглянуться, боялся поднять глаза: вдруг и Ирина среди судей — она могла прийти. И еще с одним парнем он не хотел бы встретиться взглядом, с Борисом. Где он, комсорг их группы? Почему молчит, почему не рассказывает про тот их разговор, когда он призывал его «сжечь корабли». Крымов со страхом ждал, когда же наконец попросит слова Борис. Но Борис не выступил. Только бросил реплику распалившемуся в гневной речи комсоргу курса: «Теперь мы все умными стали…»
