А потом добавил про «иконную мафию». Лика невольно вздрогнула. Вот тут — показали фотографии.
Она сразу ее узнала, девочку из своих видений.
И девочка смотрела на нее — без тени скорби, со спокойным любопытством и ожиданием: «Ты меня узнаешь?»
— Да, — прошептала Лика одними губами.
«Это его дочь, — произнес голос за кадром. — Ее звали Лика. Полное имя было у девочки редким, в честь святой мученицы ее назвали Гликерией…»
Лике стало больно дышать — точно грудь сжал медный обруч, она пошатнулась, повторила:
— Ли-ка…
«Они убивают во сне».
— Кто они, Лика? Кто?
«Найди Тень. Найди тех, кто выполняет указания Тени. Найди. Ты можешь. Они убивают во сне. Они — убивают…»
— Почему — я?
— Лика? С кем ты разговариваешь?
Она провела рукой по лбу. Посмотрела на экран. Там показывали совсем других людей. Другой мир. Какие-то веселые люди объясняли, что «жить надо так, чтобы не было обидно».
— С собой, — сказала она матери. — С частью себя. С той частью, которая что-то понимает в этой жизни.
Они не успокоятся.
Никогда. И он, Саша, бессилен. Он ничего не может поделать. Он сам находится под ударом.
Ему было больно дышать — он плохо знал этого отца Алексея, он видел его только три раза, один раз — когда тот приезжал к дяде Мише, а второй — когда им пришлось заехать к нему, потому что сломалась машина, а было уже поздно, и надо было где-то переночевать. Он помнил их всех троих — и маленькую девочку, серьезную и любопытную, и юную матушку с улыбчивым лицом, его ровесницу, она тоже немного увлекалась живописью, поэтому они очень долго говорили о художниках, живописи, пастели — Лика сидела рядом, слушала их внимательно, слегка приоткрыв рот… Утром они уехали, с посылкой для дяди Миши, эту посылку собрала матушка, — какие-то небольшие подарочки, лакомства…
Третий раз они встретились на отпевании дяди Миши.
Тогда было грустно. И сам отец Алексей был другой — напряженный, но почему-то сейчас Саша вспомнил его слова. «Они не успокоятся», — сказал он тогда тихо. Они не успокоятся…
Они не успокоятся. А ты — бессилен.
Он вскочил.
Ему очень хотелось закричать. Он в самом деле ничего не мог с этим поделать. Что он может? Только презрительно сказать одному из них, что он — бездарен и пытается своими выходками привлечь внимание к своей пустоте? Что второй — хитрый и расчетливый сноб, прикидывающийся «радетелем авангарда» и «свободы слова», на самом деле — просто жадный до денег делец, привыкший к убийствам? Что третий — жалкий, запутавшийся мальчишка, пытающийся найти оправдание своим поступкам, трусливый раб, продающий душу за мелочишку?
