— И от всех исходит отвратительный запах — когда я встречаюсь с этими людьми, мне кажется, что я нахожусь в вокзальном сортире… — Он стукнул кулаком по стене в бессильной ярости, и боль успокоила его, дыхание еще было частым и неровным, но — он уже был способен думать. Мешала только боль.
Он набрал номер — ответила женщина.
Ему показалось, что она больна. Или — долго плакала.
— Его нет, — ответила она на его вопрос. — Я даже не знаю, когда он будет, Саша… А ты-то как? Он жаловался, что не может тебя найти…
— Я в порядке, — сказал он.
И, положив трубку, повторил:
— Я в порядке. Это вы все — не в порядке.
Глаза у Архангела Михаила были сегодня печальными. Или — это Ликина боль коснулась их? Но — ей-то стало немного легче, когда она пришла на работу и увидела его. Ей показалось, что она почувствовала Сашино присутствие — как будто, касаясь глаз Архангела, он оставил частичку своего дыхания.
— В общем-то так и есть. Художник всегда оставляет часть дыхания, — проговорила она. — А дыхание… Оно же разное.
Марины еще не было, дядя Ванечка был, он обернулся, улыбнувшись.
— Ты про Сашу Канатопова? — поинтересовался он. — Да, у него удивительно легкое дыхание. И чистое… Странно это — говорят, прадед у него обладал как раз тяжелым дыханием. Сам мучился, и сына мучил, и внучку, и — Саши коснулось…
— А кто он был? — спросила Лика.
— Воинствующий, мракобесный безбожник. Сжигал монастыри вместе с монахами, церкви рушил, а потом — что-то случилось с ним. Разное говорят. Кто-то говорит — он бесов увидел вокруг себя. Кто-то наоборот — что увидел плачущую Богородицу. Он и в церковь пойти не мог — говорят, видели, как доходил до порога и останавливался. В нескольких шагах встанет, замрет — и в землю смотрит, только губы шевелятся, словно он с кем-то разговаривает. Постоит так, и — развернувшись, уходит. А после того, как внучка с собой покончила, он стал как безумный. То кулаком небесам грозит, то вдруг упадет на колени и — плачет… Только в храм по-прежнему не заходил. Как будто там был круг меловой, и он переступить не мог. А Сашка… Он с детства был странный, точно не из их семьи. Прадед его и любил и смотрел иногда тоже как-то испуганно, а однажды… — Дядя Ванечка задумался. — Да надо ли тебе, Гликерия, рассказывать эти байки? Может быть, не забивать твою голову небылицами?
— Надо-надо, — сказала Лика. — Мне интересно…
— Так вот, однажды прадед разговаривал с одной моей знакомой — тогда ведь все с гитарами бегали да по экстрасенсам, ну, и у меня был такой грех, задружил с одной загадочной феминой, которая все руками загадочно крутила и про ауру щебетала. Она, кстати, его потом боялась — даже на другую сторону улицы переходила, как завидит. А тогда — он сам к ней пришел и попросил ее вызвать дух. Она ему говорит — я вроде бы не медиум, я такими вещами не занимаюсь. А он ей — как же так, ты же магией занимаешься, значит, можешь это сделать. Она снова ему про то, что то, чем она занимается, — вроде не магия, а целительство. Он послушал ее, послушал и — вдруг сказал: «Разницы-то нет никакой. Скажи, а может такое быть, что человек, которого ты давно убил, в твоем родственнике возродился?» Тихо так сказал, задумчиво, а у нее — по коже мурашки пошли, ей страшно стало. Она ему начала было плести, что может, конечно, и — если такое случилось, это значит, что его простили… А он тихо рассмеялся, сказал: «Может быть, и простил он меня, только… Я в глаза правнуку смотреть не могу. Его глаза ведь, ты понимаешь? Синие. И — младенец ведь, а иной раз смотрит на меня, как будто он — подросток… Серьезно так, и — в меня. Как будто хочет душу мою увидеть. Вот я и думаю — почему такое случилось?» — «Может быть, вы просто себе это придумали?» — спросила моя знакомица. А он ей, уже с порога, обернувшись: «Я сам — светловолосый. Сын у меня — светловолос. Мать его — с рыжинкой, русая. Отец — светлый. И никогда у нас в роду синих глаз не было. А у него — волосы черные, а глаза — синие. И не похож он ни на кого из нас, он… на него похож». Только ты, Гликерия, смотри, этого Саше не рассказывай. Ему и так — трудно. Он ведь — всех потерял, и жизнь у него — как у отшельника, в полном одиночестве, а мальчик светлый как будто…
